Улыбка бога

Световых пятен оказалось одиннадцать. Он и раньше видел в городе подобные, но всегда, особо не приглядываясь к ним, считал, что это или прожектора с ближайшей стройки, или огни с какого-нибудь торжества. Мало ли что происходит в мегаполисе?! Но сейчас пятна мелькали прямо над ним, а никаких строек и аттракционов рядом не наблюдалось...

Он любовался ими еще долго, уже не пытаясь понять, что это такое, откуда взялось и зачем. Как вдруг поймал себя на мысли, что раздражение ушло и в голове прояснилось. Поляна и лес вокруг не казались уже такими зловещими, и Илья с отчетливой ясностью понял, где находится сторожка Константина Федоровича. Он пошел по тропинке, все ускоряя и ускоряя шаг, и, наверное, перешел бы на бег, если б не залепляющий глаза снег и боль.

И вдруг где-то вдалеке послышался собачий лай, а потом голос Константина Федоровича:

– Айки, ищи!

* * *

Сидя с чашкой горячего чая в руках, Илья испытывал одновременно чувство вины и счастье. Его разморило от тепла, идущего от печи, и немного кружилась голова. И еще было ужасно стыдно за свою недавнюю вспышку.

«И чего я взбеленился? – думал он. – Просто как пацан себя повел. От удара по голове, что ли, у меня нервы расшалились? Взрослый человек, отец семейства! Сам от себя такого не ожидал».

– Я хочу попросить прощения за свое недавнее поведение, Константин Федорович. Наверное, вы в чем-то правы, но очень трудно признавать свои ошибки. Да, я все время в своей жизни куда-то бежал. Я не жил, а пытался везде успеть. Сделать это, и вот то, и еще это – и тогда, казалось мне, можно будет... Можно – что?.. отдохнуть? Я разучился расслабляться, отдых для меня всегда был отрывом от дела, и потому воспринимался болезненно. Когда ты в струе, на плаву – ты живешь. Застой же – маленькая смерть. Но я осознал все, только когда оказался насильственно оторван от того, что составляло мою жизнь.

– Не лететь против ветра, не быть уносимым ветром. Стать ветром. Не помню, кто это сказал – Марк Аврелий, или Ра-Хари...

– Кто такой Ра-Хари?

– Вроде бы русский дзен-буддист, мне рассказывали о нем друзья, привозили напечатанные самиздатом книги. Впрочем, неважно. Главное, что это отлично сказано, потому что мы живем только тогда, когда свободны.

– Свободны как ветер? Но это значит – без семьи, без детей?

– Когда ветер попадает в узкие улочки старого города, он носится в них и играет прошлогодней листвой. Но он не перестает от этого быть ветром.

Илья помолчал, размышляя.

– Кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, – медленно произнес он. – И весенний бриз, и ураганный порыв – это все ветер. Но только он сам решает, каким ему быть.

– Люди забыли – как это: быть самими собой, – продолжал Константин Федорович. – Они все время пытаются что-то изображать, притворяться, играют, словно на сцене. Даже целый раздел в психологии изобрели, где разбирают, в какие игры играют люди. Но я не смею никого осуждать, потому что сам не безгрешен. Да, мне есть о чем сожалеть.

Старик поднялся и подбросил дров в огонь. Печь зашумела.

Илья терпеливо ждал, когда Константин Федорович продолжит свой рассказ, и он действительно заговорил снова:

– Мои родители умерли давно, сорок лет назад. А жены не стало, когда ей едва исполнилось двадцать три...

– Погибла?

– Нет. Заболела воспалением легких и сгорела за несколько дней. Я не знаю, почему Бог забрал ее такой молодой, но врачи ничего не смогли сделать. Детей у нас не было – не успели обзавестись. Вот так я и остался один, и никогда больше не женился.

– Почему? Сколько вам было, когда умерла жена?

– Тридцать пять. Я был старше ее на двенадцать лет и считал, что в ответе за ее судьбу. Смерть ее стала страшным ударом для меня, и даже мысли не возникло о новой женитьбе. Я полностью погрузился в работу. Да, мне казалось, что я правильно живу.

Он замолчал, вспоминая.

– И что было дальше?

– Вышел на пенсию, поселился в этой сторожке. Понимаешь, я искренне верил, что одиночество и покой – это единственное, чего я хочу. Сомнения стали посещать меня недавно. Я просыпался ночью от завыванья ветра, и меня тяготило одиночество. Тебя мне послал сам Бог, – признался он и, поймав внимательный взгляд Ильи, торопливо добавил: – Ты не думай, я не навязываюсь тебе. Если захочешь – уходи. Но мне кажется, тебе все-таки лучше пока остаться.

Илья согласно кивнул.

– Я тоже так считаю. Да вы не сомневайтесь, Константин Федорович, я ценю то, что вы сделали для меня. И, не сочтите это за лесть, я действительно привязался к вам. Порой мне кажется, что таким бы мог быть мой отец, если бы дожил до ваших лет.

– Давно он умер?

– Ему исполнилось тогда пятьдесят. На семь лет меньше, чем мне сейчас.

– Что думаешь делать дальше?

– Не знаю. Я должен сначала понять, кому могу доверять. Но пока боюсь появиться даже к близким. И не потому, что не верю им, а оттого, что могу подвергнуть их опасности. Вот съездил, поглядел на дочь, увидел, что магазином она занимается и все у нее нормально, и полегчало мне немного.

– Один ребенок-то у тебя?

– Нет. Еще есть сын. Старший. Но он в Америке, давно уже.