Улыбка Бога

Мамонтенок задумчиво посмотрел на хлеб, повертел вокруг него кончиком переднего хвоста ('Хобот' - вспомнил, наконец, хлопчик), осторожно взял незнакомое угощение и засунул в рот. Хлеб явно понравился. Зверь развернулся всем телом и потянулся к Васильку хоботом.

Но Василек, хоть и протягивал новый кусок, метров на пять от болота отступил. Слоник задрал хобот вверх, громко затрубил и побежал за ним. Пришлось отдать ему кусок. А следующий еще метров через десять, а потом... Когда краюха кончилась, болото было уже далеко.

- Всё, - сказал Василек, поглаживая большую косматую голову, - больше хлеба нет. Я потом еще принесу. Приду сюда и покричу: 'Мишка!', а ты из лесу и выходи. Будешь теперь Мишкой.

Звереныш опять затрубил, и неторопливо направился в чащу.

Василек проводил неуклюжыша взглядом и тоже отправился домой.

Немцы подстерегли на опушке. Хотя нет, не подстерегали, и в засаде не сидели. Задумавшийся хлопчик выскочил им прямо в руки. Непростительно для лесовика. Но...

- Ти есть дер шлехт юнген, - уверенно говорил рыжий веснушчатый фриц, пока другой держал Василька за руки, - ти есть ходить к партизанен. Если ти говорить, где партизанен, ми тебя будем кормить. Если не говорить, тогда вир верден шиссен. Стрелять. Немного. Совсем чуть-чуть. Ду ферштейст?

Василек всё отлично понимал. Вот только если бы и знал о партизанах, то все равно не сказал бы ни словечка!

- Дяденьки, я про партизан не знаю, я корову ищу, заплутала корова-то! Вы не видели? Черная с белым. Левый рог немного обломан...

Подошел третий немец, похоже, офицер, что-то спросил у рыжего. Тот ответил. Офицер выплюнул жесткую лающую фразу и резко, без замаха ударил Василька кулаком. Сильно стукнул: сразу загудело в голове, на глаза навернулись слезы. Может, потому все остальное как в тумане и прошло... Откуда и как появился новый знакомый, хлопец вообще не заметил. Когда Василек поднялся на ноги, злой офицер уже валялся на земле, а мамонтенок, стоя одной лапой у него на груди не то бил, не то хватал хоботом рыжего.

Остальные немцы по-своему залопотали, зашумели... Стали подниматься стволы карабинов... Уже грохнул первый выстрел, когда из лесу вынеслись мамонты. Не детеныши, а взрослые звери... Все никак не меньше амбара, а вожак, что на острие клина шел, и вовсе, как сельсовет ростом.

Наверное, если бы фрицы порскнули в рассыпную, может чего и вышло хорошее. Глядишь, звери и не стали бы догонять. Но оружный человек завсегда сперва за оружие хватается. А потом бывает поздно. Десять метров для мамонта - не расстояние...

Через час Василек гордо въезжал в деревню верхом на Мишке. Остальные найденыши шли следом. Селяне сбегались со всех концов, но молчали. Только головами покачивали.

- Ну и зачем ты сюда зверей лясных приволок? - спросил старшак. - Делать-то с ими што собираешься?

- Та ну, дед! Была бы животина хорошая, а польза найдется! И шерсть у них добрая, и молока давать могут больше коровы. Раз малые есть, то у мамок молоко должно быть. А как они германцев топчут - то милое дило!

- О, який вумный, як вутка прямо. - осклабился Микола, - значит, найдется польза... Добре. Только сено им на зиму сам наготовишь, чай побольше лошади жрут! И котяхи за ними сам убирай!

- Э... Так нечестно, - заорал Василек, - молоко же усим!

- Добре, сено будет с усих! А котяхи убирать с хозяина. Твоя ж скотина...

Год седьмой после ухода Грыма. Лес

Ргых думал. Это занятие ему начинало нравиться. А в первое время было тяжело. Очень тяжело. Даже голова болела с непривычки.

У Грыма получалось лучше. Посидел, пошевелил ушами, пошушукался с Звин и готово - гоняют стадо, заставляя заниматься какими-то совершенно непонятными делами. Но в результате, то еды побольше обнаружится, то, оказывается, в вымытой клетке не так воняет. А в конечном итоге, 'умники' даже вытащили стадо из плохой пещеры.

В общем, Ргых понял четко: надо научиться думать, как Грым. Иначе научится кто-то другой, и будет водить стадо он, а не Ргых. Вожака это категорически не устраивало.

А потому каждый день он сидел и думал. Сначала алмасты пытался размышлять после приема пищи. Ну не во время же еды заниматься всякой ерундой, так можно и голодным остаться: пока задумаешься - всё сожрут, забыв оставить главному. Однако и после оказалось тоже плохо - сильно спать хочется. Только мысль пришла - сразу заснул. Вот до того, как поешь - другое дело. Думается отлично. Но только о еде.

Неожиданно выручила приманка. Под ее неумолчную болтовню спать было невозможно. Потому каждый раз после завтрака, совмещенного с обедом и плавно переходящего в ужин, сытый Ргых усаживал недокроманьонца перед собой и заставлял распинаться. И думал. А когда уставал от мыслительных процессов, легкой затрещиной выключал 'будилку'.