Улыбка Джоконды. Книга о художниках

«Иду я мимо дачи Репина, слышу, кто-то кричит: – Дрянь такая, пошла вон! – на всю улицу. Это Репина жена m-me Нордман. Увидела меня, устыдилась. Говорят, она чухонка. Похоже. Дура с затеями – какой-то Манилов в юбке. На почтовой бумаге она печатает: Настроение… Температура воды и пр. отделы, и на каждом письме приписывает: настроение, мол, вялое, температура 7° и т. д. На зеркале, которое разбилось, она заставила Репина нарисовать канареек, чтобы скрыть трещину. Репин и канарейки! Это просто символ ее влияния на Репина. Собачья будка – и та разрисована Репиным сантиментально. Когда я сказал об этом Андрееву, он сказал: «Это что! Вы бы посмотрели, какие у них клозеты!» У них в столовой баночка с отверстием для монет, и надписано: штраф за тщеславие, скупость, вспыльчивость и т. д. Кто проштрафился, плати 2 к. Я посмотрел в баночку: 6 копеек. Говорю: «Мало же в этом доме тщеславятся, вспыливаются, скупятся», – это ей не понравилось. Она вообще в душе цирлих-манирлих, с желанием быть снаружи нараспашку. Это хорошо, когда наоборот. Она консерваторша, насквозь…»

В имении Нордман в Финляндии, ставшем потом такими знаменитыми «Пенатами», Репин поселился в конце 1900 года. Здесь был налаженный быт и во всем чувствовалась крепкая рука хозяйки, ее вкус и пристрастие к оригинальничанию. Всюду висели объявления, плакаты, которые призывали гостей (а на знаменитые среды в «Пенаты» их приезжало немало) заниматься самообслуживанием, типа: «Не ждите прислуги, ее нет», «Все делайте сами». За столом по очереди разливал суп тот человек, на кого выпадал жребий. Не умеющего сладить с этой обязанностью штрафовали, заставляя тут же экспромтом произнести речь. Были пластические танцы под граммофон и многое другое. Все эти забавы поначалу развлекали Репина, и он охотно принимал участие в импровизированных спектаклях.

Нордман приучила Репина к вегетарьянству (сама она не ела даже яиц и не пила молока, готовила отвары из свежего сена в качестве здоровой питательной пищи). Репин все это терпел, но когда вырывался в Петербург, то с удовольствием набрасывался на настоящий бифштекс, правда прося при этом сотрапезника не рассказывать Наталье Борисовне о своем жутком «падении».

Пятнадцатилетний период жизни Репина с Нордман не был плодотворным для его творчества. Стасов писал Марку Антокольскому, давнему другу Репина, 23 мая 1901 года о том, что Репин «совершенно иссяк и утомился и ничего, кроме портретов, не может и не хочет делать. Кажется, творчества более у него нет». Кабинет Репина Стасов назвал «попугайной клеткой».

Но, как известно, в клетке долго не усидишь. 12 октября 1912 года Корней Чуковский записывает в дневнике:

«И. Е. был у меня… Он расходится с Нат. Борисовной… В среду был у И. Е-ча. Н. Борисовны нет. Приехали: Бродский, Ермаков, Шмаров. И. Е. не только не скрывает, что разошелся с Н. Б., а как будто похваляется этим. Ермаков шутил, что нас с М. Б. нужно развести. И. Е. вмешался:

– Брак только тот хорош, где одна сторона – раба другой. Покуда Н. Б. была моей рабой (буквально!), сидела себе в уголке, – все было хорошо. Теперь она тоже… Одним словом… и вот мы должны были разойтись. Впрочем, у нас был не брак, а просто – дружеское сожитие. И с этих пор наши среды… Господа, это вас касается… Я потому и говорю… примут другой характер. Я старик, и того веселья, которое вносила в наши обеды Н. Б., я внести не могу. Не будет уже тостов – терпеть их не могу, – каждый сможет сесть где вздумается и есть что вздумается… Можно хотя бы начать с орехов, со сладкого, – если таковое будет, – и кончить супом…»

В 1910 году вышла в свет книга Нордман-Северовой «Интимные страницы». На обложке – изображение автора. Рисовал сам Репин. Книга эта своими откровенными подробностями возмутила многих. После ее прочтения Стасову захотелось, по его признанию, «просто задрать юбки этой бабе и высечь». Конечно, сурово. И все же суровее человек судит сам себя.

Финал Натальи Борисовны был горек. Исполняя как-то танец босоножки на снегу, она простудилась. Слегка. Обострился туберкулез. Уехала лечиться в Швейцарию, причем как уехала! Благородство своего отношения к Репину доказала тем, что, не желая обременять его своей тяжкой болезнью, ушла из «Пенатов» – одна, без денег, без каких-либо ценных вещей. Удалилась в Локарно, в больницу для бедных. Из больницы прислала письмо, что «там я поняла, что я никому не нужна. Ушла не я, а принадлежность «Пенатов». Кругом все умерло. Ни звука ни от кого». От денег, которые ей послал Репин, она отказалась.

Не знаю, как другим, но лично мне кажется, что нельзя Наталью Борисовну мазать только черной краской, как это делают почти все мемуаристы. Было в ней плохое, но было и хорошее, впрочем, как в каждом из нас. Все дело в пропорциях!..

Обратимся к дневнику Чуковского. 19 июня 1914 года: «Пришел Федор Борисович, брат Нат. Борисовны, циник, чиновник, пьянчужка. И. Е. дал ему немного денег. Ф. Б. сказал, что получил от сестры милосердия извещение, написанное под диктовку Н. Б., что она желает быть погребенной в Suisse.