Улыбка фортуны

…Мэри наблюдала, как вещи, любимые ею с детства, переходят в чужие руки. Какой-то человек из Каверека заинтересовался домом и купил его. С трубкой во рту бродил он по двору и указывал, что нужно переделать. Мэри, вздыхая, укладывала пожитки в отцовский сундучок. Этот человек из Каверека сделал ее чужой в собственном доме; теперь ей и самой захотелось покинуть все это навсегда.

Она еще раз перечитала письмо тети, написанное торопливым почерком на дешевой бумаге. Тетя писала, что потрясена случившимся, — она даже не знала, что сестра больна. «У нас многое изменилось, — читала Мэри. — Я теперь живу не в Бодмине, а в двенадцати милях от него, по пути в Ланстон. Это уединенная и дикая местность, и если ты к нам приедешь, я буду рада твоему обществу, особенно зимой. Мой муж Джошуа не возражает. Он сказал, что если ты не болтаешь много и будешь помогать по хозяйству, то приезжай. Он не будет платить тебе деньги или кормить за просто так, ты же понимаешь. Но если будешь помогать ему за стойкой, он даст тебе кров и пищу. Твой дядя — хозяин гостиницы «Джамайка-Инн».

Мэри сложила письмо и убрала в сундучок. Тетушка Пэйшнс, в ее шелковой накидке, с изящными манерами, — жена кабатчика?! Об этом мать Мэри даже не догадывалась! Как будто то восторженное письмо, десять лет назад, и эти торопливые строчки писали разные люди!

Так оказалась Мэри Йеллан далеко на севере от Хелстона, в скрипучем штатском дилижансе. Когда они приехали в Бодмин, такой же серый, как и окрестные холмы, совсем стемнело. Пассажиры покинули экипаж — все, кроме Мэри; она осталась в своем углу, озябшая и одинокая. Кучер заглянул в окно.

— Вы едете в Ланстон? — удивился он. — Через болота, ночью? Вы можете переночевать в Бодмине и поехать утренним дилижансом. Ведь, кроме вас, пассажиров нет.

— Меня ждут, — отвечала Мэри, — я не боюсь дороги. И мне не нужно в Ланстон. Довезите меня до «Джамайки-Инн».

Кучер почти испуганно посмотрел на нее.

— «Джамайка-Инн»?! — переспросил он. — Вы, наверное, ошиблись.

— О да, я слышала, это довольно уединенное место. Но я не горожанка. В Хелфорде, откуда я родом, тоже глухомань.

— При чем здесь глухомань? — проворчал кучер. — Вы меня не поняли. Я имел в виду не двадцать миль болот, хотя это тоже кое-что.

Женщина, что стояла с фонарем на пороге, спустилась по ступенькам и заглянула внутрь дилижанса.

— Это ужасное место, — подтвердила она. — Если вы ищете работу — там вам ее не найти. Они не любят чужих. Лучше бы вам попытать счастья здесь, в Бодмине.

Мэри улыбнулась ей.

— Я еду к родственникам. Мой дядя — хозяин «Джамайки-Инн».

Возникла долгая пауза. В тусклом свете фонаря Мэри заметила, что кучер и женщина испуганно переглянулись. Ей стало неловко. Она ждала какого-нибудь ободряющего слова, но женщина пошла прочь от дилижанса, а кучер принялся насвистывать, чтобы скрыть неловкость. Мэри тронула его за локоть.

— В чем дело? Скажите, не стесняйтесь. Моего дядю здесь не любят? Что-нибудь случилось?

— «Джамайка» пользуется дурной славой, — не сразу ответил кучер.

— Вы хотите сказать, что там много пьют? Мой дядя водит дурную компанию?

— Я ничего такого не говорил, — поспешно заметил кучер. — Люди болтают. Порядочный народ в «Джамайке» не останавливается — это все, что мне известно. Мы гоним лошадей без остановки аж до Файв-Лэйнс.

— А в чем причина? — не отставала Мэри.

Кучер долго молчал, очевидно подбирая слова.

— Люди боятся этого места, — ответил он наконец. Воцарилась напряженная тишина.

Робкий внутренний голос шептал Мэри: «Оставайся в Бодмине, оставайся!» Ей стало страшно. Но она вспомнила свое обещание матери и велела трогать.

Кучер захлопнул дверцу и взгромоздился на козлы. Дилижанс покатил по улице, мимо каменных домов с освещенными окнами. Редкие прохожие спешили укрыться от дождя и ветра. Мэри чувствовала себя маленькой и одинокой.

Лошади поднимались в гору. Девушка видела, как удаляются огни Бодмина и смыкается темнота. Вскоре Мэри потеряла ощущение времени и пространства и со страхом думала о том моменте, когда ей придется оставить дилижанс: сейчас он казался ей единственным безопасным местом среди непогоды.

«Джамайка» торчала посреди болот, открытая всем ветрам. Мэри наглухо застегнула плащ. Кучер натянул вожжи, и мокрые от дождя и пота лошади остановились.

Кучер спустился с козел и поставил на землю сундучок, с опаской поглядывая на темные окна гостиницы.

— Приехали, — угрюмо сказал он. — Постучите, и вам откроют. А мне надо спешить, не то я и к утру не доберусь до Ланстона.

Хлестнул кнут, дилижанс резко дернул с места и растаял во мраке, словно его и не было. Мэри услышала лязг отодвигаемых засовов. В дверях показалась огромная фигура и помахала фонарем. Мэри шагнула навстречу. Свет бил ей в глаза, она ничего не видела. Человек захохотал и грубо втащил ее за рукав на крыльцо.

— Так это ты! — сказал он громко. — Приехала наконец? А я твой дядюшка Джошуа Мерлин, милости прошу в «Джамайку-Инн»!

Он увлек ее в дом и захлопнул дверь. При свете фонаря они разглядывали друг друга.

2