Улыбка фортуны

За столом ближе ко мне сидел толстый, раскрасневшийся от жары и выпитой водки мужчина. Когда я подошел, чтобы поздороваться, он неожиданно сунул мне чуть ли не в нос громадный полосатый кулак. Я слегка отпрянул, но потом, увидев у него на груди панагию, сообразил, что это епископ, что он меня, видимо, благословил и сует мне руку для поцелуя. Сделав вид, что не понял этого жеста, и изложив просьбу знакомого, я удалился.

Второй инцидент с духовенством произошел уже в Америке. Меня познакомили со священником в частном доме. Поскольку то был человек в летах, мне было неудобно называть его по имени и я спросил, как его отчество. Выяснив, что я православный, он менторским тоном заявил, что я должен (или обязан, не помню), называть его отец такой-то. Я сказал, что слово «отец» имеет для меня больше, чем профессиональное значение (а на священнослужительство я смотрю как на профессию), что далеко не все отчимы заслуживают того, чтобы пасынки называли их отцами. Формально тесть и свекор тоже должны называться отцами, но это происходит только в тех случаях, когда возникают действительно родственные взаимоотношения. Нужно сказать, что этот священник, учитывая мою советскую ментальность, проявил тогда гибкость и не стал настаивать («Если Вам удобнее, называйте меня по отчеству»), а потом оказался очень симпатичным человеком. Стал я иногда посещать и церковь по большим праздникам. Для меня это было малознакомое и довольно торжественное представление, а главное, и чувствовал, что приобщаюсь к русской культуре.

Как-то на исповеди я сказал священнику:

— Все мои грехи покрываются одним, с Вашей точки зрения, наверное, самым страшным — я не уверен в существовании Бога. Если он есть — слава Богу! Если же его нет, а я, тем не менее, существую, значит, Бог не является предметом первой необходимости.

На это священник неожиданно ответил:

— А это и не обязательно. Вы пришли в церковь. Значит, Вас потянуло. Остальное придет само собой. Но не нужно форсировать события. Как это у марксистов? Бытие определяет сознание? Сознание изменится. Но не насилуйте душу. Христианство вообще отвергает насилие, а над собственной душой особенно.

Потом мы с этим священником подружились. Но когда он по телефону представлялся «Говорит отец…», я в тон ему отвечал: «доктор Мюге слушает», давая понять, что воспринимаю «отец» лишь как титул Богослужителя, то есть, посредника между мной и чем-то всеобъемлющим, я в нем не чувствовал.

Но вот само учение Христа как-то меня не затрагивало, хотя Новый Завет я прочел еще в России. Я не очень верил официальной антирелигиозной пропаганде, что Христос — фигура мифическая; скорее, вслед за Ренаном, я смотрел на него, как на создателя еще одного философского учения, не слишком для меня привлекательного. Христианство основано на любви к ближнему. Но я всегда считал, что такие чувства, как любовь, безразличие, ненависть — нечто, свойственное каждому человеку, причем в неодинаковой для каждого пропорции. Если человек любвеобильный, он и без христианского нравоучения будет делать добро. Человек злой, скупой, мстительный, даже приняв христианство официально, таковым и останется. И если зло еще можно возбудить пропагандой («Убей немца!»), то с любовью дело обстоит сложнее. Пусть даже христиане призывают не к любви непосредственно, а только к стремлению полюбить ближнего как часть Божьего творения, независимо от их личных качеств, но и это стремление часто оказывается утопическим. Люди друг друга любят, вступают в брак, обзаводятся детьми; казалось бы, стремятся сохранить и увеличить взаимную любовь. Ан нет, другой раз настолько возненавидят друг друга, что не только разойдутся, но и без ненависти вспомнить друг о друге не могут.

И тем не менее, многие мои знакомые, которым нельзя отказать ни в уме, ни в образованности, горячо верят в Иисуса это было для меня загадкой, а следовательно, стимулом поближе познакомиться с этим учением.

Прежде всего как фаталиста, мое внимание привлекли пророчества Мессии. Если Христос действительно является мессией, то предсказания сбылись, следовательно, теория подтверждена практикой. Смутило меня выражение «из рода царя Давида». В Евангелии от Матфея, то есть, на самой первой странице Нового Завета, приводится родословная Иисуса Христа от Авраама до Иосифа. «Но при чем же тут Иосиф? — удивился я, — если Мария зачала не от него, а от Духа Святого?». Успокоила меня одна очень молоденькая еврейская девушка, сказав, что на иврите «род» и «дом» пишутся одинаково. «Ну, если из дома Давидова, тогда ладно», — решил я и не стал проверять правильность ее предположения. Но и религиозного трепета по-прежнему не ощущал.

Но вот я наткнулся на отчет комиссии по изучению подлинности Туринской плащаницы. Она считается своеобразным саваном, в который было завернуто тело Иисуса после снятия его с креста.

И одной из древнейших молитв говорится: «Петр и Иоанн поспешили вместе ко гробу и увидели на пеленах ясные следы, оставленные Тем, кто умер и воскрес».