Улыбка и слезы Палечка

В два часа ночи его перестало быть слышно. Он повалился навзничь на каменный пол башенной залы. Стрела, направления и выпущенная ему в сердце, войдя в глаз, пронзила затылок, так что оттуда вытек мозг. Когда убитого нашли, крови вокруг него не было…

Врбицкая челядь, оставшись без хозяина, сдалась победителям и весело поздравила их с приходом в замок, выкатив на двор бочку вина. Пятерых из челяди пана Боржецкого военачальник Самек велел повесить. Он отобрал их не по признаку их положения в замке или особой воинственности, а просто как вздумалось. Остальных помиловал.

Так окончилась жизнь пана Олдржиха, вначале богатая и счастливая, а под конец одинокая, бедственная, окруженная предательством.

XI

Печальна была езда трех всадников по ноябрьским лесам…

Весть о захвата замка Врбиц и смерти пана Олдржиха Боржецкого дошла до них лишь спустя две недели после этого ужасного события. Им сообщила об этом пани Кунгута в письме, где содержалось также описание похорон пана Олдржиха Боржецкого, состоявшихся в Врбицах, в часовне святой Людмилы, где его положили рядом с его первой женой Аленой. В этом письме пани Кунгута звала Яна и Боржека, двух милых сыновей своих, домой, прося их приехать как можно скорей, так как ей нужно договориться с ними о судьбе обоих замков, о наследстве, которое должен получить Боржек, и, наконец, о сестре его Бланчи.

Ян ехал, как всегда, впереди. За ним — Боржек, сразу созревший и возмужавший. Последним — Куба, голова которого была полна забот о них обоих. Он понимал, что их детству пришел конец. Он размышлял о пане Боржецком. Чего только тот не придумывал, как в последние годы трудился, сколько денег истратил на воспитание сына! А теперь лежит там, убит стрелой какого-то неизвестного рожмберкского слуги, отдав богу душу. И так вот по всей нашей чешской земле, в которой никто не управляет, никто не повинуется и все между собой в ссоре.

Всадники заехали сперва в Врбице. Пошли в замок. Вид разбитых ворот, сожженной башни, уничтоженной риги, развороченного двора и пробитых крыш разрывал сердце. Но ни Ян, ни Боржек не заплакали. Только Матоуш Куба отер слезу, когда они остановились в нетопленной часовне святой Людмилы, над свежеопущенной в землю плитой, где еще не было обозначено, что под ней похоронен пан Олдржих Боржецкий из Врбиц…

Боржек опустился на колени и стал молиться. Ян только тихо и почти без мыслей глядел на белый четырехугольник, на Боржека, который вдруг перестал быть подростком и вот стоит на коленях, как рыцарь после битвы, на деревянную алтарную статую святой Людмилы и большую золотую звезду на потолке, из середины которой свешивалась неугасимая лампада… Но огня в этой неугасимой лампаде не было. Ян велел Матоушу засветить ее.

Потом они встали.

— Теперь что? — промолвил Ян.

— Теперь поедем в Страж! — ответил Боржек.

Только тут Ян заметил, что Боржек уже усатый, что у него бороздки над глазами и глубокие морщины — такие же, как были у отца.

Приехав в Страж, они с удивлением обнаружили, что там все идет своим порядком. Будто ничего не произошло. По двору важно шагал индийский павлин, бегало множество жирных кур с могучим петухом, в хлевах мычала скотина, а на откосе перед замком Ян увидел отару овец, которой прежде не было.

У пани Кунгуты глаза не были заплаканы. Она только была очень серьезна, озабочена и внимательна. Посадила обоих юношей за стол и, кормя их обедом, все время называла того и другого своими сыновьями. Называла одинаково и обращалась одинаково ласково… Потом пришла Бланчи и подставила Боржеку губы для поцелуя, а Яну только протянула руку. Ян ничего ей не сказал.

После того как убрали со стола, пани Кунгута начала так: