Улыбка и слезы Палечка

Ян поднял руку и велел всем встать. Все встали, Бланка тоже. И принялись танцевать.

— Идемте, — промолвил Ян и показал пальцем на дверь.

Он снова спрыгнул со стула. Первыми двинулись вперед музыканты, за ними — пьяные челядинцы, пажи, оруженосцы рижмберкских панов, за ними — гости из-за ближних столов и, наконец, весь стол главных участников торжества. У кого не было дамы, тот плясал с кубком, блюдом, а не то куском кабаньего бока либо гусиной ножкой в руках. Ян следил за покидающей пиршественную залу процессией. Увидев пани Кунгуту, ступающую легко на цыпочках с трехзубой вилкой в руке, он ласково ей улыбнулся. И пани Кунгута отметила ему понимающей улыбкой, как будто между ними было что-то условлено. Потом прошла Бланчи. Но она не танцевала. Только шла, не спуская глаз с порхающих птиц, которые теперь уже метались беспорядочно, крича, каркая, и натыкались на стены в поисках окна, через которое влетели. На Яна она не взглянула… Потом он увидел пани Бету, покачивающуюся в объятиях беловолосого швиговского помещика, а за ними — пана Менгарта с бокалом в руке, кричавшего, что такой веселой свадьбы он еще не видел и чтоб слуга подлил ему вина…

Когда зала опустела, Ян пошел за остальными. На дворе флейтисты играли все тот же мотив. Гости плясали и требовали еще вина. Ян приказал выкатить бочку из погребов и наливать прямо тут же, на дворе. Так и сделали. Ян ходил среди гостей, улыбаясь всем. Увидев Бланку, на которую никто не обращал внимания, оттого что она ни на кого не обращала внимания, не пила и не танцевала, спокойно кивнул и вполголоса промолвил:

— Я сейчас приду, Бланчи.

Потом громко крикнул:

— Будете вы танцевать или уже обленели и ослабли? Неужто это рижмберкские, врбицкие, стражские, неужто домажлицкие и швиговские? Так ли веселились ваши славные предки?.. Музыка!

И, подойдя к воротам, велел открыть. Выстроив оркестр вокруг себя, зашагал вперед. Но на минуту остановился.

— Вы слышите меня? Во Франции есть часовня, куда ходят молиться пляской. И святой, чтимый в этой часовне, охраняет всех плясавших перед ним от голода, мора и войны. Пляшите, будто в часовне святого Вита во Франции, чтоб господь сохранил вас от всякого зла! Аминь.

Толпа гостей повалила из ворот, все парами, с трудом передвигая ноги, в измятой одежде, красные, со ссадинами на руках, кто падая и снова подымаясь, иной раз из последних сил, но все — покорные воле человека, играющего на флейте, приманивающего птиц небесных и превращающего свадебный пир в шутовское сборище. Танцуя, спустились ложбиной на луг. Там музыканты сели, продолжая играть. Вслед за процессией слуги катили бочки. На лугу опять пошла попойка. Прямо на траве, под звездами…

Пляска продолжалась. Мужчины выкрикивали похабные слова, женщины забыли стыдливость. Челядь дерзко отвечала панам, дворяне обнимали потных служанок. Наступило мгновенье, когда Ян, отбросив флейту, крикнул:

— Рижмберкские сильней швиговских? Кто это сказал? А врбицким выстроили замок рижмберкские? Кто это крикнул? Бейте его!

И рижмберкская челядь схватилась с швиговскими, а домажлицкие с врбицкими, а стражские со всеми остальными, а за челядью, звавшей на подмогу, вступили в бой дворяне, паны, рыцари, горожане. Отец Йошт катался по земле, сцепившись с паном Менгартом, а пани Кунгута, сидя под деревом, опасалась, как бы и ее не ударили.

Потасовка разрасталась, пока музыканты играли. Она дошла до крайней точки, когда они вдруг, перестав играть, принялись разбивать друг у друга флейты и лютни.

Тогда Ян подошел к Бланке, глядевшей на творящиеся вокруг ужасы, словно не понимая.

— Пойдем отсюда! — сказал он.

Он провел ее шагов двадцать, пока они не подошли к ложбине. А там взял на руки. Пронес в ворота и по двору, и никто их не видел, не попался им навстречу, так как все ревели или спали на лугу… Он внес ее по лестнице на второй этаж и положил там на постель, которой суждено было стать их брачным ложем… И, положив, долго с мученьем целовал, а она отвечала покорно и страстно.

И это была их брачная ночь.

Он ушел от нее, когда над равниной стало рассветать и звезды над горами в весенней синеве небес побледнели.

XIII

На деревенских свадьбах всегда происходили драки, но чтоб господская свадьба оканчивалась такой страшной свалкой, этого никто не запомнил. Жених лежал ногами в ручье, а расшибленной головой на лугу. Добрая половина его прекрасной бородки была вырвана. А что осталось, было в спекшейся крови и в глине. Паи Богуслав лежал навзничь и храпел. Только когда восходящее солнце лучами своими защекотало у него в носу, он протер глаза, чихнул и встал.

Вокруг — словно поле после битвы. Там лежит рижмберкский челядинец и хлебает воду из ручья, чтоб утолить жгучую изжогу; рядом — врбицкий оруженосец обмывает на ноге рану: ему прокусили икру. Здесь под ивами лежит работница из Врбиц в объятиях стражского батрака; оба спят. Там можно видеть домажлицкого соседа, который, опираясь на срезанный им самим древесный сук, ковыляет к врбицкому замку.