Улыбка химеры

Приходила Машка засветло, ни от кого не таясь, помахивая взятыми для отвода глаз учебниками и тетрадками. Засучивала рукава, надевала фартук. Подметала, загружала посуду в посудомойку. Чистила, напевая, картошку. Максим посмеивался, позволяя ей разыгрывать из себя хозяйку. На самом деле, ничегошеньки она не умела. Ей все приходилось подсказывать – какой толщины ломти нарезать, сколько масла на сковородку лить, когда уменьшить огонь.

– Вас что, даже картошку жарить не учат?! Зачем тогда нужны эти дежурства по кухне?

– Жарит повар. А мы только чистим. Смотри, как у меня тоненько получается!

За едой они разговаривали. Забавно, Машке ничего не стоило скрывать от всех любовь к Максу. Но от самого Макса она ничего не умела утаить. И она рассказывала ему, кто кому подсказал и кто у кого списал на контрольной. Спохватывалась, зажимала ладошкой рот: «Ничего, что я тебе сказала? Ты ведь никому? Никому?» «Могила!» – торжественно обещал Макс, и глаза его при этом смеялись.

Про Лерку, которая все никак не может прийти в себя и которой снятся странные сны. Про Аню, которая, поступив на медфак, сделалась холодной и отчужденной, как все медички, так что неясно даже, как к ней теперь подступиться.

Максим в ответ пожимал плечами. Конечно, Лерку жалко, кошмар потерять так внезапно близкого человека. Но ведь жизнь идет, Лерка еще так молода, рано или поздно рана затянется. Сны… Может, рассказать о них школьному психологу? Насчет Ани он был более категоричен. Смирись. С медиками всегда происходит одно и то же. Тут уж ничего не поделаешь.

Однажды Машка пересказала ему свою встречу с Гошей. Максим не особенно удивился. Оказалось, он давно про все это знал.

– Это ж секрет Полишинеля. Любой умный и образованный человек, сложив два и два, сразу придет к нужному выводу. Как тебе Гоша сказал: знать надо, куда смотреть, вот и все.

– А зачем тогда из этого делают тайну? Зачем их прячут от всех?

– Затем, что вовсе не все люди образованны и умны. Ты же вот не бегаешь с криком: «Свободу химерам! Конюшни кентаврам! Немедленно всех уравнять в правах!» А дурак какой-нибудь наверняка станет.

– А почему он дурак? Разве это неправильно?

– Правильно-неправильно! Маш, ты помнишь, что такое утопия? Мы недавно с вами проходили.

– Да. Это когда все счастливы.

– Умница! А что я вам тогда сказал? Не бывает. Не бывает счастья для всех! Можно самому в лепешку разбиться, миллион других ради этого угробить, а все равно ничего не выйдет. Всегда кому-то будет лучше, кому-то хуже. Закон природы. Любой вид борется за свое выживание. Дай сегодня антропоморфам волю, завтра они сожрут нас.

– Прям вот так возьмут и сожрут? Буквально, зубами? И ты в это веришь?

– Может, и не буквально. Насколько я знаю, они все вегетарианцы. Но постепенно, поколение за поколением, вытеснят. Они же лучше нас приспособлены, сама видишь.

– Но разве они не мы? Мы же их сами рожаем. Ну есть кое-какие отличия…

– Маша, они другой виток эволюции! Много ты встречала неандертальцев? А тоже небось жить хотели. Но мы оказались совершенней как вид, и где сегодня неандертальцы?

– Макс, ну нельзя же так! Мы-то ведь сегодня не первобытные.

– Можно, Маш, только так и можно! Биологические законы неизменны. Выживает сильнейший. Радости от этого мало, но люди вынуждены быть жесткими. Просто чтоб защитить себя. Правительство это осознает, спасибо ему. Окружило эту проблему завесой тайны от дураков. И ты тоже не болтай где попало. Кому надо и так всё знают. А кому не надо, пусть лучше пребывают в блаженном неведении.

– Максим, но ведь они наверняка и в других каких-нибудь странах есть. По-твоему, и там везде то же самое?

– Понятия не имею. Может, они рождаются только здесь. Ну вдруг им здесь как-то особенно климатит? Может, они есть где-то еще. Но где бы они ни появились, наверняка сразу вводятся законы, подобные нашим. Если не что похуже. Я почти уверен, что существует какая-нибудь всеобщая мировая договоренность по этому поводу. Человечество же должно везде стоять друг за друга. Ведь если дать антропоморфам волю, рано или поздно они вытеснят нас с земли. И нечего на меня так смотреть. Мы же их не убиваем, не мучаем. Кормим, поим, содержим.

– Макс, ты уверен? Все-таки мы же люди. И они тоже, ну, в смысле, тоже разумные. Неужели нельзя как-нибудь договориться между собой?

– Нельзя, Маш. Поверь, я знаю, что говорю. Я всю эту кухню изучал: историю, антропологию, социологию. Пока штатно, оно работает. Но стоит где-нибудь… Машк, ты только никому не говори, ладно? Вам, школьникам, это еще рано знать. Так вот, стоит где-то в мире запахнуть керосином, как все эти логии, вся этика немедленно разлетается на хрен. На первый план вылезает старый, добрый закон джунглей. И всё – и секир башка. Не грусти, Машунь, тебе не идет! Пойдем-ка мы с тобой лучше спать! Ни ты, ни я мир не переделаем.

* * *

Первой пары у нее в тот день не было. Поэтому с утра Маша забежала к Лерке. Она не оставляла попыток растормошить ее как-то, расшевелить. Иногда Машке даже рассмешить ее удавалось.