Улыбка ледяной царевны

И тут, совершенно обессилев, я буквально слетела в лапы Ивана…

Мы стояли под дождем, под отсыревшим еще голым деревом, прижавшись друг к другу. И смотрели в небо, с надеждой выискивая среди туч нашего пернатого друга – вдруг вернется, вдруг прилетит?.. А внизу, шлепая по грязи, беззаботно прохаживалось несколько голубей, они урчали, как коты. Воробушки расселись на ветвях освободившегося дерева. Только наш скворец не вернулся, небо проглотило его, а дождь смыл след…

– Что же теперь делать? – процедила я, а потом изо всех сил чихнула куда-то за шиворот Ивану.

– Домой пошли. – Он накинул мне на плечи дождевик, и мокрая кофта под ним буквально прилипла к моему телу. Иван тотчас отстранился.

Я поспешно всунула ноги в тапки и почапала вслед за Ваней.

– И как Марику об этом рассказать, даже не представляю? – хныкала себе под нос. – Он так старался, дрессировал птицу. А теперь ее нет. И это я во всем виновата…

– Хочешь, скажу, что сам скворца выпустил? – ровным голосом спросил Иван.

Я попыталась поймать его взгляд, но с того случая в «Макдоналдсе» Ваня больше не смотрел на меня. И сейчас голова его была опущена, точно он говорил со своими коленями, а не со мной.

– Не надо! – отчеканила я. – Не надо мне подачек. Сама виновата, сама и отвечать стану!

Дойдя до квартиры, я быстро скинула тапки, влезла в свои сапоги и выскочила обратно на лестницу.

– Я тебе мобильник на стол положила, – выпалила я. – Ты его вчера у Марка забыл, он попросил занести…

– Так ты за этим приходила, понятно, – глухо ответил Иван. – Не стоило беспокоиться, обошелся бы без сотового пару дней…

– Ребята, чай готов! – раздался высокий, слегка скрипучий голос бабушки.

Но Иван не стал меня удерживать, и последние слова достигли уже моей спины – я что есть мочи улепетывала от этого непонятного парня. То обругивает на чем свет стоит, то готов взять вину за отпущенного скворца на себя, а за телефон даже спасибо не говорит – и что же творится в голове у этого парня?

Дождь все лил, а мне даже не хотелось надевать капюшон – и так вся вымокла насквозь. Где-то далеко и высоко был сейчас говорящий скворец Марика, а я и хотела бы порадоваться за него, да не могла. Из-за своей неловкости оставила друга без юбилейного выступления, лишила мечты…

Ну почему же рядом с Иваном мне так не везет? Тут я вспомнила, как мы стояли, прижавшись друг к другу, совершенно мокрые, под голым деревом. И разревелась…

Глава двенадцатая Заболею к юбилею

Утром субботы поняла, что заболела. Меня душил кашель, а лоб был мокрый, словно я все еще стояла под дождем. Позвоночник градусника краснел на отметке около тридцати восьми градусов. Да, вчерашняя неудачная попытка изловить птичку стоила мне здоровья!

Меж тем, точно в укор, на улице установилась замечательная погода. Недавние тучи ветер унес подальше от города: небо над Москвой стало бархатисто-синим, глубоким. А солнечные лучи вовсю сметали лужи с асфальта. Через окно доносился смех ребятишек на детской площадке, а мне было до ужаса грустно и плохо!

Как же я умудрилась одним лишь походом к Ивану испортить сразу два выступления к юбилею школы: Марика с говорящим скворцом и собственное – поэтическое? Сочинить в таком состоянии хоть что-либо я была не в силах…

– Вик, не переживай, может, еще успеешь поправиться! – вливала в меня чай с молоком и медом мама.

– Еще осталось несколько деньков! – вздыхала Лера, натягивая мне на ноги шерстяные носки.

Весь день я провалялась в поту и жару: не смогла даже позвонить Марку, чтобы признаться в злодеянии…

Но и следующее утро не принесло выздоровления. Температура спала, но кашель продолжал изводить меня до мышечной боли в животе. У Леры целый день сидел Илья, а я так и не могла собраться с духом, чтобы позвонить Марику. И пока размышляла, судьба все решила за меня – голос пропал, как не бывало!

В понедельник не пошла в школу. Кашель стихал, но голос пока так и не вернулся, да и сил было маловато. Я вылезла из кровати и все утро просидела за столом, пытаясь вымучить стихотворение для юбилея школы: если ко мне не вернется голос, может, хоть Марк прочтет, раз уж его выступление сорвано. Но, как назло, у меня не выходило ничего путного. И память все кружила у того дерева, под которым мы с Иваном попрощались со скворцом, что окончательно меня доканывало…

Днем вернулась с работы Лера, да не одна, а с Марком!

– Пришел поднять тебе настроение. – Марик улыбался как всегда – открыто и задорно, наверное, еще не знал о скворце. – Целоваться пока нельзя? Или выздоравливаешь?

– Марик, ты меня возненавидишь, – зашептала я. – Тут такое дело…

– Я все знаю, – как ни в чем не бывало подмигнул мне Марк. – Скворец улетел!

Кажется, эта новость его ничуть не расстраивала. Я уставилась на друга – неужели он так легко готов простить мне этот страшный проступок?

– Ты не сердишься? – прошептала я.

– Улетел, и хорошо, – отмахнулся Марик. – Все равно у меня с ним ничего не вышло. Ни слова из него выжать не смог…

– Но я же слышала, он говорил «Вика»!