Улыбка лорда Бистузье

— А вот — сам видишь… — Мумин Ахмедович простер руку с конфетти над корзиной, и труха приказа послушно посыпалась в нее. — Он меня отругал, между прочим, по первое число. Говорит, закон я нарушаю. Нельзя было, говорит, это подлое письмо во внимание принимать. Без подписи оно. Как выстрел из-за угла. Да только… Эх ты, ей-богу — умолк, смешался. — К этому, брат, еще привыкнуть надо… — Корзину поставил в угол, отряхнул ладони: — Не смею более задерживать, молодой человек Вопрос положительно исчерпан.

— А кто же? — Я умолк.

Директор развел руками.

Я поспешил к лейтенанту Барханову. Он сидел за моей машинкой, арестованной им вчера, и что-то медленно выстукивал.

— Можно?

— Привет. Володя! Ждал тебя, ждал. Есть добрая новость. — Он усмехнулся: — Правда, смотря для кого… — Нашел я сейчас в райпищеторге копию одной забавной накладной. Были у него кальмары, были! Был завоз! Двадцать семь банок Суровцев получил. Три месяца тому назад. Вечером будет ордер на обыск. Чувствую я — выплывут кальмары, выплывут… А выплывут — баночки сличим. Они ведь с биографией — с серией, с номером.

Он сощурился:

— Ты, надеюсь, понимаешь, что все это пока глубоко между нами?

— Не маленький! — просиял я. — Кальмаров не жалко, пусть выплывают. Лишь бы Суровцев снова не выплыл. Если он это.

Я уже не сомневался, что и письмо, и сервелат, и кальмары — это ядовитые шуточки Суровцева, отомстившего за то, что мама его Катьке даровую пятерку не подарила.

Лейтенант Барханов поманил меня пальцем, приглашая зайти к нему, за барьерчик:

— Погляди, что я делаю.

— А можно?

— От тебя секретов не держу. Правда, озадачил ты меня малость, когда я понял, что анонимка на твоей машинке сработана. Ладно, дело прошлое…

Я нырнул в его владения и увидел, что в каретку вставлен листочек со стихами. Близ машинки веером лежали еще два десятка таких же. Лейтенант Барханов тщательно забивал под каждым стихотворением свой псевдоним и девиз «Щит и Меч», нажимая для этого на сквозную букву «о». Она дырявила подпись, выдувая из нее буквы, превращая текст в сито.

Вместо псевдонима лейтенант Барханов повсюду, прямо под дырявой строкой, открыто впечатывал: «Сочинил лейтенант Барханов».

— Вот, — смущенно сказал он. — Решил подписаться по-настоящему. Впервые. Хорошо, что не успел отправить стихи в журнал. Отправлю сегодня. Была ни была… Рискнем, что ли?!

И это был первый случай, когда лейтенант Барханов отважился чистосердечно сознаться перед журналом, а может, и перед всем читающим миром, что пишет стихи. Не стихи без подписи, а стихи лейтенанта Барханова.

Стихи с подписью. Своей. Честной. Единственной.

Как солнце.

Как правда.

Как мама…