Улыбка льва

— Не повторяйте ошибок Данаки, — она ослепительно улыбается, — для него женщины всего лишь вещи, прекрасные вещи… — Ее глаза слегка хмельные, и она знает об этом.

— Мое утешение в героической борьбе! — живо реагирует Данаки. — Вот когда я был пожарным! Мне некогда было заниматься глупостями, потому что у нас была очень жаркая работенка! Но от женщин я никогда не отказывался, я не враг себе, здоровье…

Гурей досадливо морщится, ему приходится довольствоваться ролью молчаливого статиста. Он настолько привык к ней, что давно не испытывает комплекса неполноценности. "К счастью, я не настолько идиот, чтобы верить в бескорыстие, — думает он. — Вот Тертий просто атакует своими рассказами. Спит и видит себя великим, непризнанным гением, а сам всего лишь воловий пузырь!"

— Я великодушен, — говорит он сам себе, — я великодушен без меры…

Полон противоречий. Отравляет жизнь. Обыденность и Птолемеево небо радуют его своей доступностью. Куда как проще пара сфер и нацепленные звезды!

— Мой муж коллекционирует носы, — говорит женщина. — Кстати, ваш, несомненно, его устроил бы… Целая коллекция носов, и все сморкаются…

От страсти у нее лопаются сосудики в глазах.

— … зоопарк! — шепчет Данаки, задирая палец в черное небо. — Где вы их держите, дорогая?

Похоже, она в чем-то исповедуется, в том, чего не договаривает или не понимает, предпочитая перекладывать решение на других. "Как вы скажете, так и будет", — кажется, думает она. Впрочем, ничего конкретного о ее мыслях сказать нельзя. Одно бесспорно, — она действительно о чем-то думает.

Теперь Леонт видит — у нее не лицо, а целое произведение искусства, тщательно выведенное опытной рукой — от шеи и выше в тонких прожилках, без единой морщинки — без пота и запаха. Кажется, ей неведомы поражения.

— Когда я был пожарным… — почти сипит Данаки, — нам не нужны были женщины, зачем огонь там, где и так горячо! — Без сомнений, на этом он выдыхается.

— … одно это может свести с ума, — добавляет она. — Комната, и только носовые платки, сотни носовых платков.

— Прутья клеток выдерживают не более трех недель… — поясняет Данаки.

— Расскажите? — просит Леонт.

От нее исходит сила неудовлетворенной женщины. Жар невостребованных объятий.

— Всю жизнь, с юности, испытываю зависимость от мужских носов… Ужасная фобия… Хоть пальчиком прикоснуться… удержаться не могу… — Она тянет ручку.

Гурей сопит, как сливной бачок. Где-то там, под затылком, заветный рычаг.

Тонкая кожа, оттененная черным — Леонт представляет, в какую часть коллекции занесен — розовый список с рюшечками, окропленный горючими слезами.

— Я знаю, мне не хватает святости… инокиня из меня не выходит… — кается она так, словно Леонт что-то должен ей объяснить. Даже пауза в конце виснет так, что Леонт давит в себе искушение просветить эту женщину — хотя бы в отношении ее увлечений, столь мизерных, что это кажется смешным и недостойным ее большого тела, наполненного той силой, которая роздана каждому в полную меру, но помещенной просто в спелую оболочку непревзойденного мастера.

"Если бы… если бы…" — думает Леонт…

— Когда я был по… — Данаки похож на высушенный лист. Руки слишком вяло совершают свои пассы. Вряд ли они достигнут цели в ближайшем будущем. Зато нос! Нос не остается без внимания, содержимое перекочевывает по назначению.

— Папочка, не шевелись… — капризничает девушка.

— Ш-ш-ш… — шипит, как пустой кран, Данаки.

— Гм-м-м… — чистит горло Гурей.

"… я всегда думаю о них лучше, чем они есть. Но я не утешитель сердец, где задача достаточно банальна — тело и бесплодное стремление — непонятно к чему, хаотическая натура в тесных рамках, которые нет сил раздвинуть…"

— Мне нужен совет… — женщина снова улыбается.

"… почему они так быстро дурнеют и не могут держать марку?"

Из-за маленькой головки она кажется меньше ростом. Но рядом с нею приятно находиться — она старается быть многообещающей и, кажется, не прочь и сама завести интрижку.

— Весь внимание…

Ее грудь — почти на уровне глаз — не дает сосредоточиться. Но теперь он действует по отработанной схеме — рассматривает так, словно находится, по крайней мере, на другом берегу океана, или — в перевернутый бинокль — лилипут с крохотными ручками.

Леонт делает поползновение в сторону девушки. "В этом не моя вина", — обреченно думает он.

Гурей уныло зевает. Его губы в темноте кажутся почти черными.

"Плохо быть дураком, — думает он, — почему я перед всеми унижаюсь? Плюну и пойду пить!"

За пазухой у него большой и тяжелый "смит-вессон" модели "Кобра", а в кармане — маленький "Юник Ц".

— Когда я… пожары… — однообразно шуршит Данаки. — Грязные платки…

Девушка на его макушке вьет уютное гнездышко.

— … признаюсь, от вас, как и от врачей, у меня нет секретов… Носы — это моя тайная страсть.

"Сейчас меня стошнит", — думает Леонт. Уже целую минуту ему скучно.

— Мне кажется… — наконец-то он улучает момент скользнуть к прекрасным полушариям, — я не гожусь в гадалки и в психоаналитики тоже…