Улыбка Мицара

Наташа шла следом за ним, потом взяла его за руку. Тарханов медленно перевел взгляд на жену и подумал:

"Тебе тяжелее, чем мне". Эскалатор поднял их в кабину командора. Наташа села в кресло. Тарханов подошел к светло-голубой панели со множеством кнопок.

- Ты уже далеко от меня, Ритмин, - услышал он голос Наташи.

Тарханов круто повернулся и подошел к ней, приподнял на руки.

- Посиди здесь, Ната, - сказал он. - Кресло командора. Мое кресло. Я буду сидеть на нем долгие-долгие годы н управлять кораблем. Я...

Металлический голос из репродуктора не дал договорить:

- До старта осталось тридцать минут. Тридцать минут до старта. Наталья Андреевна Тарханова, просим вас покинуть звездолет.

Она посмотрела на Ритмина:

- Уже?

Он кивнул головой:

- Прощай, родная.

- Боже, какое жестокое слово...

...Воздушные тягачи с двух сторон подхватили гигантский звездолет и плавно поплыли в небо. В иллюминаторы Тарханов видел, как Наташа медленно брела по звездной дороге к трибунам. Потом исчезла. Мелодичный звон предупреждал, что звездолет вышел на стартовую высоту. Связь с внешним миром автоматически прервалась.

Тарханов нажал на стартовую кнопку. Бесконечная радость движения охватила его. Двигаться навстречу новым мирам, новым солнцам...

Звездолет летел со скоростью шестьдесят тысяч километров в секунду. Скорость громадная по земным масштабам и ничтожно малая - по космической шкале. Тарханов сидел в глубоком кресле и с каким-то детским удивлением рассматривал звездный мир. В эти минуты он забыл обо всем на свете. Куда ни глянь, везде звезды. Их больше, они ярче, чем на Земле. А созвездия? Вытянув шею и распластав крылья, летит Лебедь. Прямым поясом из трех звезд затянут Орион. Кассиопея... Как же вы далеки, сверкающие миры!

Ровно мигают зеленые глазки приборов. Будущее неопределенно, но в неопределенности своей радостно и интересно. Прошлое еще рядом и властно над мыслью, но уже далеко-далеко и с каждой секундой становится все дальше. И каждый миг все глубже и шире развертывается пропасть между прошлым и настоящим, и так ясно понимается сладостный ужас быстро бегущего и не останавливающегося времени. Еще ярки и милы и красками жизни сверкают покинутые дорогие лица, но уже пала на них слабая, еле зримая тень. Беззвучно реют они перед глазами, улыбаются, но в улыбке их тихая грусть. А звездолет несется все дальше в глубь Вселенной. Торжественно и согласно чеканят приборы: "Пи-пи-пи". Они как бы тоже прощаются с Землей и тоже грустят о прошлом. Грусть нужна человеку так же, как победа в дальнем походе в звездный мир.

Еще не наступило время собраться всем обитателям звездолета вместе. Это время придет. Сейчас каждый посвоему грустит о прошлом, что осталось на Земле. Священные минуты грусти, облегчающие души, помогающие долгие годы выдержать субсветовые скорости, преодолеть бездну времени и пространства.

Наташа плохо помнит, как она приехала с космодрома домой. Ее угнетала бесконечная усталость. Она не знала, за что приняться, и в каком-то полузабытьи лежала в постели, не в силах ни думать, ни пошевельнуться.

Утром к ней приехал представитель Звездного Совета. Он сказал, что хочет поговорить с ней по поручению командора Тарханова.

- Где он? - спросила она, едва представитель Звездного Совета поднялся на веранду.

- Еще в пределах Солнечной системы. Полет продолжается нормально.

- Нормально... А как же я?

- У вас другие обязанности перед землянами, и перед командором тоже. - Голос представителя Звездного Совета мягок и спокоен. - Я понимаю, как тяжело обрекать себя на долгие годы ожидания.

- И одиночества.

- Только не одиночества. Неужели командору будет легко в долгом пути, если он узнает, что вы малодушны? Будьте же достойны его. Завтра после обеда Тарханов начнет новое ускорение. Завтра вы еще, можете встретиться с ним у экрана. Последний раз до его возвращения на Землю. Завтра я приеду за вами. И мы поедем на звездодром. Журналистам я скажу, что вы встретитесь с ними, хак только почувствуете себя лучше. А скорее всего сейчас.

- Хорошо. Я постараюсь.

Наташа встала, вышла на веранду. В воздухе стоял аромат увядающей природы. Листья тронуты первой желтизной осени. Она знала: журналисты выше всего ценят Прямой и откровенный разговор. Что же, она готова к такому разговору. Во имя любви. Но что она скажет им?