Улыбка Мицара

Вдали белели облака из парусов, яхты плавно описывали последние круги перед финишным рывком. Красивое это зрелище - серебряная аппликация на бездонно-черном фоне. Только в космосе бывает такое.

Яхта плавно пересекла линию пятикилометровой дистанции. Паруса упали. На "курсе" вспыхнуло новое число: диаметр круга восемьдесят метров. "Однако", - подумала Ирма и принялась за вычисления. Сделала она это довольно быстро, за полторы минуты вместо трех, и записала в свой актив пятнадцать баллов. "Экзаменатор" принял расчет, паруса поднялись, и яхта пошла по кругу.

Когда Ирма вышла из круга и почувствовала скорость, когда увидела Олимпийскую планету и черный космос, великий и спокойный, она ощутила небывалый прилив сил. Ни о чем определенном она не думала, или, вернее, думала обо всем сразу: о яхте, которая слушалась ее, о переполненном стадионе, о космосе. Она мчалась в нем, разворачивая паруса к солнцу.

Ирма обгоняла одну яхту за другой. Впереди мелькает еще один парус. Обогнать! Ирма меняет галс. Скорость! Скорость! Две тысячи километров в час. Теперь впереди в ее секторе никого не было. Почудилось, что во всей Вселенной осталась она одна. Ей вдруг стало страшно. Она включила телевизиофон, и сразу же рев трибун оглушил ее. Теперь ей казалось, что она спускается в раскрытые объятия землян, спускается к Луню, чье имя и чей облик воплощали для нее всю Землю.

В Хабаровске было восемь часов утра, когда Козырев поднялся на пятнадцатый этаж Звездного Совета. Информация была слишком важной, чтобы отправиться спать. "Тарханов жив. Сегодня ночью я записала его обращение", - сказала Мадия, как только Козырев в Хабаровске вышел из планетолета. Козырев отвык удивляться чему бы то ни было. Но тут не выдержал:

- Не говори глупостей, Мадия.

Рауль Сантос взял его за руки и сказал задушевно:

- Это правда. Командор Тарханов жив. В наш век тоже бывают чудеса.

И вот теперь Козырев метался по кабинету.

- Включайте запись, - нетерпеливо требовал он.

Раздался глуховатый спокойный голос. Сначала Козырев не столько вслушивался в слова, сколько в интонацию голоса. Да, это несомненно говорил Тарханов. О природе Лории - хорошо. Что там жить можно - тоже хорошо. А точные координаты планеты... об этом почему-то Тарханов молчит. И ни слова о том, почему экспедиция не вернулась на Землю. Первые слова Тарханов произнес ровно в пятнадцать ноль-ноль московского времени. Об этом он сам сообщил в начале выступления. А через несколько секунд речь его была принята станциями галактической связи Звездного Совета. Преодолеть за несколько секунд космическую бездну - это же невероятно. Солнечный свет до Земли доходит за восемь с чем-то минут, а тут секунды. "Как все-таки трудно вырваться из плена земных представлений, подумал Козырев. - Какие великолепные средства связи найдены на Лории. Но почему командор десятилетиями хранил молчание?"

- До скорой встречи, дорогие соплеменники, - этими словами Тарханов закончил свою речь.

Козырев попросил повторить запись. Голос Тарханова был отчетлив, и никакие помехи ему не мешали. И все-таки чувствовалось, что он говорит сквозь миллиарды километров, и это ощущение было трудно объяснить.

Сантос повернулся к Козыреву:

- Будем собирать журналистов?

Козырев медлил. Нет, только не через журналистов надо это делать. Человечество слишком долго ждало и слишком долго искало инопланетную цивилизацию, чтобы теперь прибегнуть к обычному методу оповещения.

- Что же вы предлагаете?

- Станцию "Прощание". Мы многие-многие годы через эту станцию передавали печальные вести о гибели звездолетчиков вдали от родной планеты. А завтра, как всегда, в пять часов московского времени она заговорит устами лорианина Артема Тарханова и землянина Ритмина Тарханова. Но на этот раз она оповестит Объединенное Человечество не об очередной жертве космоса, не о поражении, а о победе! Вы согласны со мной, Сантос?

- Только так.

Академику Соболеву не повезло. Он не выдержал отборочного конкурса и выбыл из соревнования на "Кубок Солнца" и сейчас сидел в пятом ряду западной трибуны рядовым зрителем.

- Здравствуйте, - приветствовал Соболева Эллиот, крепко пожимая ему руку. - Рад вас видеть. Не вошли в конкурс?

- Вы угадали, Чарлз. - Соболеву пришлось повысить голос, чтобы перекричать людской гул.

- Мне нужно поговорить с вами. Может, мы выйдем отсюда?

- Почему этого не сделать здесь?

- Стадион не место для серьезных разговоров.

- Профессор, я сейчас не академик, не Председатель Совета Солнца, а рядовой болельщик. - Соболев взял Эллиота за локоть. - Садитесь и смотрите на экран. Ирма идет за сто девятым. Впереди еще пятьсот километров пути. Она должна победить.

Но профессору Эллиоту не сиделось.

- Ожидается сенсационное сообщение, нам необходимо выйти, - настаивал он.

- Сенсацию делает Ирма!

- Сенсация - командор Тарханов.

- Кто это - Тарханов?

- Академик Ритмин Тарханов, который улетел на Лорию.

Соболев нахмурился:

- Профессор Эллиот, не надо шутить такими вещами.

- Я не шучу.

Они остановились у центрального выхода. Отсюда виднелись часть стадиона и купол экрана.

- Я вас слушаю, профессор.