Улыбка Мицара

Во втором тайме Лунь смотрел не столько на ледяное поле, сколько на соседку. Она оказалась азартной болельщицей и, кажется, не замечала его взглядов. Всем телом подавшись вперед, кричала:

— Чарлз, шайбу!

А Чарлз, выступающий под девятым номером, как метеор, носился по полю. Лунь узнал в нем спутника Мадии. Бомбардир делал великолепные финты. Пружинясь, перепрыгивал частокол клюшек. Верткий красный мяч словно прилип к его клюшке. Казалось, мяч вот-вот влетит в ворота и на табло вспыхнет победный красный сигнал. Но в последнюю секунду на штрафной площадке противника девятый номер потерял мяч. Этот игрок экстракласса один хотел пройти через все поле и забить гол. Но один не пройдешь…

«Марсианин», — со злостью подумал о нем Лунь. Его больше не заражало волнение зрителей. Красный мячик с реактивной скоростью метался с одного края поля на другой. Пронзительно свистел судья. Глухой голос диктора сообщал фамилии игроков, удаленных с поля.

Соседка неожиданно поднялась к пошла к выходу. Лунь догнал ее.

— Меня зовут Игнат Лунь, — сказал он. — Три дня назад срочно отозвали с Венеры.

Она внимательно посмотрела на него:

— Вы предлагаете знакомиться? Я Мадия Тарханова.

— Поедемте в новый город?

— Согласна. — Мадия кивнула головой.

На автоплане они пересекли Амур и очутились в новом городе. Здесь не было привычных улиц, что еще встречались в старой части города. Дома, открытые воздуху и свету. Площадь. Пять великолепных зданий. Самое близкое — Дворец искусств, легкий, нарядный и в то же время монументальный. Казалось, что здание плывет по равнине, едва касаясь земли стреловидными опорами. Рядом — Восточный институт космонавтики распластанное здание, которое, как мощная плита, стягивало две насыпи. Наверху купол обсерватории, огромная чаша актового зала из кварца, а позади — строгая вертикаль учебных корпусов.

Автоплан ехал по внешнему кольцу площади. Солнечные лучи скользили по лицу Мадии.

— Пообедаем? — спросил Лунь, останавливая машину на стоянке в углу площади.

— С удовольствием съела бы отбивную. Моя бабушка чудесно их готовила.

— А вы? Вы что-нибудь умеете делать?

Мадия засмеялась:

— Могу выпрыгнуть из автоплана. Вы это уже видели.

— Зачем этот риск?

— А вы боитесь риска?

— Могу рисковать только во имя большой цели. Я еще не кончил расчеты со Вселенной.

— Зачем вам Вселенная? Она хороша издали и только ночью, когда зажигаются звезды.

— Значит, вы не хотите в космос?

Она пожала плечами:

— Космос для меня слишком просторное платье, хотя очень модное за последние пять веков. А вы, звездолетчики, по-видимому, ничего не признаете, кроме звезд. Космос. Черная бездна. Галактики. Чужие солнца… Это не влечет меня. Чарлз…

— Чарлз? Кто он? — прервал ее Лунь.

— Товарищ по институту.

— Это он, очевидно, так отчаянно вызывает вас.

Мадия вынула сумку и нажала на кобальтово-синюю кнопку. На сумке засветился маленький экран и появилось изображение Чарлза.

— Мадия, где вы? — нетерпеливо спрашивал он. — Почему ушли с матча? Вы одна?

— Отвечаю по порядку. — Мадия шутливо поклонилась Чарлзу. — Нахожусь на проспекте Комарова. Матч мне не понравился. Вы играли один. А один в поле не воин. И, в-третьих, я — со спутником. Еще вопросы будут?

Лицо Чарлза омрачилось:

— Я забил два мяча. Слышите? Два… Скажите, с кем вы?

Мадия взглянула на Луня и улыбнулась:

— Не имеет значения.

— Встречаю в пять у Дворца искусств. Слышите, в пять? Вы обещали вечер провести со мной.

Настроение у Луня испортилось, хотя, казалось бы, для этого не было особых причин. Некоторое время они молча шли по тихому проспекту. В воздухе бесшумно реяли автопланы, видимо, болельщики возвращались с хоккейного матча.

В кафетерии народу было немного. Подавали роцы — роботы обслуживающего центра планеты.

— Черт бы их побрал, — пробормотал Лунь.

— Кого это вы ругаете?

— Роцев.

Мадия облокотилась на стол.

— Вы, звездолетчики, старомодны. Роцы великолепны. Смотрите, как шагают.

Конструкторы придали роцам облик старомодных ресторанных официантов. Один из них остановился перед столиком. На нем черная пара. Белоснежная накрахмаленная сорочка с манжетами. Бордовая бабочка. И безукоризненно красивое лицо. Слишком красивое, чтобы быть живым.

Лет тринадцать назад, когда ввели институт роцев, космонавты на своей подмосковной даче в первую же ночь заперепрограммировали всех роботов. Утром можно было видеть потешную сцену: роботы выстроились перед кафетерием в небольшую колонну и строем пошли к озеру — топиться. Звездолетчики демонстративно отказывались от услуг роботов. Конечно, космонавты не были в претензии к работникам обслуживающего центра. Но людям земных профессий трудно было понять звездолетчиков. Между тем их неприязнь к роботам объяснялась легко. Долгие годы скитаний в космосе со субсветовой скоростью. Звездный мир, загадочный, молчаливый, которому нет ни начала, ни конца. И общество роботов. Да, они незаменимые помощники звездолетчиков. Самое трудное, самое тяжелое ложится на плечи этих умных машин. Лунь уважал их. Но звездолетчику, вернувшемуся из полета, хочется видеть живое лицо, слышать живой человеческий голос…