Улыбка смерти на устах

Расположенный в тишайшем месте пообочь Кусковского парка, офис теперь обогатился соседством с вечно рычащей Северо-Восточной хордой. Летом и окно теперь не откроешь, настолько стало шумно.

Римма заехала на полупустую парковку. И тут раздался звонок от начальника, в корне переменивший ее планы. Паша

Утром я первым делом, едва продрав глаза и еще не выпив кофе, глянул, где находится мой «маячок» – и, стало быть, «Порше» Бурагина. И обнаружил: «Порше» – то от дома медсестры уехал. Теперь припаркован в районе Тверской – недалеко от квартиры, где Бурагин проживает. Интересно! Я просмотрел историю передвижений «жучка». От дома девушки он отбыл в четыре утра, без четверти пять запарковался рядом со своим домом. Странно. Неожиданно. Почему он до утра с медсестрой не остался? Поссорились? Или автомобилем завладели злоумышленники – подельники медсестры?

Я набрал номер Мачниковой – пока крошка не забыла меня, случайного магазинного знакомого, с моими болгарскими перцами. Раз она одна – самое время ее навестить. Насколько я знаю женщин, таких, как она, предварительные ласки с другим обычно не смущают. Порой только возбуждают.

Но номер Ольги не отвечал. Возможно, утомленная, спит.

На всякий случай я со своего левого сотового позвонил Бурагину (когда знаешь человека – установить по имеющимся базам его сотовый можно легко). Мне ответил недовольный, заспанный голос. Я бросил трубку. Слава богу, любовник медсестры живой.

Что ж, вряд ли Мачникова отвертится от общения, когда я окажусь у нее на пороге. И мотивировка железная: влюбился сверх меры! Поэтому по базам я разузнал ее точный адрес. Да, пора взглянуть на медсестру в ее непосредственной среде обитания. Может, удастся войти к ней в доверие настолько, что я смогу в поисках улик обыскать ее квартиру. А также порыться в компьютере и телефоне.

Извещать пока Римку об изменении в планах я не стал. Оседлал свою «бэху» и рванул в Нагатино. По пути вспомнил, что не завтракал, и заправил самого себя на ближайшей АЗС. Еще раз набрал Ольгу – по-прежнему шли длинные гудки.

Двор и дом на улице Любимой^[10] смотрелся таким же, как вчера. Субботнее утро двигалось к полудню. Два парня дули пиво прямо близ мусорных баков. Ранние хлопотуны выгружали из багажников пакеты, завезенные из гипермаркета.

С помощью универсального кодового ключа я проник в мачниковский подъезд. Консьержки тут не было.

На лифте поднялся на шестнадцатый этаж. Двери в тамбур оказались закрыты. Я еще раз набрал номер медсестры. Опять длинные гудки.

Позвонил в квартиру – не отвечает.

Тогда я нажал на кнопку соседского звонка. Через минуту дверь на площадку открыл парень, голый по пояс, в трениках, с рельефным торсом. Он что-то жевал.

– Сестренка моя, Ольга Мачникова, соседка ваша из шестьдесят второй квартиры, попросила меня к ней приехать. А что-то я ей звоню, и по телефону, и в дверь – она не отвечает, вы не видели ее?

Ни слова не говоря, обнаженный мужик, продолжая жевать, пропустил меня внутрь тамбура.

Дверь в квартиру медсестры казалась закрытой. Но я толкнул ее – и она растворилась.

Шторы и в единственной комнате, и на кухне оказались плотно закрыты, но полуденное солнце все же пробивалось через щелки и давало довольно света, чтобы различить: на разбутыренной постели размера «кинг-сайз», отражаясь в огромном зеркале, в неестественной позе, запрокинувшись, лежала совершенно голая, очень красивая и неоспоримо мертвая медсестра Мачникова. На полу подле кровати валялся использованный шприц.

Жертва № 3

Ольга Мачникова.

Сорока днями ранее

Я всегда мечтала выбраться из нашего городка.

И еще я любила секс. И сейчас люблю.

О таких, как я, мужчины часто говорят: «Слаба на передок». Или: «Безотказная». Или что-нибудь совершенно похабное, на букву «б». Как и все, что обычно придумывают мужики про противоположный пол, это, во-первых, чрезмерно грубо и неприкрыто, а во-вторых, справедливо лишь отчасти. Потому что только дурак или подлец может сказать обо мне, что я даю прям вот всем подряд. Но, повторюсь, и мужчины как вид, и сам, как говорится, процесс (да и результат!) мне обычно нравятся. Хотя гораздо более социально приемлемым считается изображать из себя недотрогу (и прожить в итоге фригидной, а то и девственной дурой).