Улыбка смерти на устах

Он приносит мне стакан, подает и сразу начинает лапать, но я отстраняюсь и смеюсь:

– Дай хоть допить сначала, медведь!

И это плюс-минус первый, наверно, раз (не считая нескольких случаев пьяной отключки или мерзкого насилия), когда я ложусь с мужчиной не потому, что он мне нравится и/или мне любопытно с ним быть, а потому, что мне нужно с ним возлечь – для каких-то своих целей. Однако, невзирая на то что мне он нисколько не люб, я от его неловких телодвижений получаю подобие удовлетворения. Наша одежда разбросана, большая кровать даже не расстелена. Но для моих целей этого мало, поэтому я отправляю его – большого, грузного, полуседого – в ванную и шепчу:

– Я хочу еще, ты только виагру не пей, со мной у тебя и безо всякой виагры все получится.

И я следом за ним иду в ванную и сама принимаю душ – а он ждет меня голый в кровати. А потом я раскочегариваю его и утомляю настолько, что он засыпает – мертвецки, как колода, едва успев опростаться.

Того мне только и надо, и я осматриваю и изучаю всю квартиру, высматривая и вынюхивая, что мне может быть полезным. Аптечка, ящики стола, фотографии, телефон, компьютер, нисколько не запароленный – очень многое мне про объект становится ясно. Я кое-что прихватываю у него, и это не деньги и не драгоценности. Не знаю, заметит ли он исчезновение и свяжет ли его со мной? Не важно, даже если обнаружит пропажу, всегда можно отбрехаться: «Ты что, дурак? Зачем мне?!» Потом у меня мелькает мысль написать ему записку, но я одергиваю себя: «Ты что, идиотка – такая улика, оставить собственный уникальный почерк!» – и ограничиваюсь тем, что треплю его, спящего, по пегим волосам. Он храпит самозабвенно – да, радость ему привалила. Напоследок.

Хотя и не в самый последний раз.

Конечно, мои отпечатки и ДНК в квартире остаются, да и глупо было бы пытаться от них избавиться. Что мне, прикажете сексом в огромном презервативе, на все тело, заниматься? Однако ни пальчиков моих, ни генетических меток ни в каких базах нет, а кроме того, вряд ли меня полиция будет искать – а даже если, при самом паршивом раскладе, станет, то вряд ли успеет.

Я одеваюсь, тихонечко выхожу из квартиры. Около двух ночи, и на дворе никого. Лифт я вызываю с другого этажа, чтоб соседи в глазок не рассматривали. Такси – тоже, только отойдя на три квартала от его дома и с «левого» телефона, на меня не зарегенного.

А когда, уже под утро, приезжаю к себе домой, с того же самого левого номера посылаю ему на телефон короткую эсэмэску: «Прекрасная ночь!» – и добавляю: «Хочу ЕЩЕ!» Пусть старичок на прощание порадуется.

Я нисколько не сомневаюсь, что сразу же, как проснется и прочитает, он позвонит – а вы, я обращаюсь к мужчинам, насколько быстро набрали бы мой номер после подобного сообщения?! Как-то мне кажется, что через семь секунд.

И, конечно же, когда я просыпаюсь на следующий день, уже сильно за полдень, вижу на своей левой трубке пять пропущенных вызовов от него.

С работы я уволилась, сбережений мне пока хватает. И хватит до конца.

Но все равно, хотя я не была ничем особо занята, я не бросилась немедленно в объятия Порецкого. Во-первых, мужик, чтобы дойти до готовности, должен, как хорошее горячее блюдо, потомиться на медленном огне: как утка конфи, или куриный бульон, или хаш. Вдобавок наша следующая встреча обещала стать последней, и я сама хотела перед ней настроиться, подготовиться, постараться предусмотреть всё и ничего не забыть. А потом, не свет клином сошелся на задании, что мне выпало. У меня была еще и собственная жизнь – включая напряженную и временами бурную личную.

Мне с колледжа не привыкать встречаться с двумя-тремя-четырьмя одновременно. Мой личный рекорд – восемь свиданий за одни длинные выходные, восемь! Конечно, не в Торжке и даже не в Твери, в маленьких городах чихнешь – тебе из дома напротив «Будь здоров» прилетит. Но в бурнокипящей столице жить двойной, тройной жизнью, врать, лукавить, изворачиваться – в этом же дополнительный драйв, адреналин, наслаждение! Даже Филя, мой режиссер несостоявшийся, меня учил кокетничать по телефону с другим в то самое время, когда он в меня проникает – чрезвычайно это и меня, и его возбуждало и вдохновляло, словно «амур де труа».