Улыбка смерти на устах

– Отец так объяснил: я, говорит, не хочу, чтобы то, что мы с мамой наживали, досталось Костику. Я ему: при чем здесь Костик? Там ведь и Юлька есть, дочь твоя, и Матвейка – твой родной внук. «А Юля, – говорит отец, – тоже виновата, что такого морального урода в нашу семью привела». Короче, оказался он совершенно по отношению к Косте непримиримым – да и к Юле, получается. И сказал: «Все имущество, что на меня записано – квартиру эту на «Аэропорте», дачу нашу в Краеве, – я отпишу одной тебе». Я тогда стала отца уговаривать: не надо этого делать, не нужно никаких завещаний, это несправедливо, пусть все будет по закону, поровну, ты нас с сестрицей навеки рассоришь! А он и слушать не хочет! Больше того! Стал говорить, что отберет даже Юлькин домик на Лазурке, на нее записанный. Я – ему: «Да как это можно?!» А он: «Можно! У меня, знаешь, Пьер какой ушлый (это адвокат его, француз), в любую сторону закон повернет, что дышло!» Я снова и снова пыталась отца переубедить – но он ни в какую, переменю завещание, и все тут.

– Переменил?

– Похоже, не успел. Или передумал. Во всяком случае, ни у нотариуса нашего, ни у отца в сейфе никакого завещания не обнаружилось. И Пьер на мой запрос ответил, что с недвижкой на Лазурном берегу все осталось по-старому: хозяйкой является единолично Юлия Игоревна Камышникова, урожденная Порецкая.

– Значит, если разобраться, главным бенефициаром гибели вашего батюшки явилась ваша родная сестра?

– Нет!!! Я такого не говорила!

– Как же не говорили? Сами сказали: отец хотел изменить завещание, лишить Юлию наследства. И вот, в итоге не успел. Следовательно, именно ей смерть его на руку.

– Нет! Не говорила я этого! Что вы? Юлька? Родного отца? Убила или заказала? Не может быть этого!

– А зять ваш, Константин?

– Да он вообще тюфяк и тюлень!

– Но этому тюфяку и тюленю, однако ж, хватило мозгов и хватки, чтобы в примаки к такому обеспеченному столичному семейству записаться. А убивают нынче и не своими руками. Может, нанял кого ваш тюфяк?

– Мне эта мысль, – призналась Полина, – если честно, приходила в голову. Но я все равно не могу в это поверить.

– А у вас?..

– У меня – что? – напряглась она.

– Есть кто-то? И вы своего молодого человека отцу показывали?

– Да, мы встречаемся – именно встречаемся, а не живем вместе. И знакомить его с отцом я сочла преждевременным.

– Тем более что у вас перед глазами – неприятный пример сестры.

– Ах, не в этом дело! Просто я так и не поняла – тот ли Геннадий человек, который мне нужен, ясно вам?

– Давно вы встречаетесь?

– Мы с ним с детства знакомы, а вместе – четвертый год.

– Значит, вашего Геннадия отец не знает и дел никаких с ним не имел?

– Именно так.

– Расскажите тогда мне, пожалуйста, по возможности, подробно: как скончался ваш батюшка.

Крошка полезла в свою объемистую сумку «Прада» и достала файлик с парочкой отксеренных листов.

В тот самый момент я понял, что же в красотке было не так. Какой в ее наружности имеется дефект. Она пришла в деловом костюме, блузка с довольно низким вырезом, и тут я углядел, что у нее совершенно некрасивая грудь.

Считается, что мы, мужики, обычно клюем на большую грудь, и это чистая правда. У Римки, к примеру, несомненный третий номер, и это мне нравится. Однако и тут бывают нюансы. Среди сильного пола встречаются, конечно, любители (извините) плоскодонок – дело вкуса. Однако самое главное все-таки не объем, а форма. Полновесная и красивая – вот идеал. Пример – Мэрилин-секси-Монро в фильме «В джазе только девушки». И, конечно, ее (форму) наметанный глаз заметит в самой глухой кофточке. А если уж минимальное декольте – тем паче.

Так вот, у моей визитерши грудь просто никуда не годилась. Два далеко расположенных друг от друга отростка, как бы торчащих по отдельности и не имеющих отношения друг к другу. Фу.

Наваждение, которое меня охватило при первом взгляде на клиентку, а затем накрывшее при звуках ее голоса, сразу отступило.

Моя Римка может спать спокойно. Относительно этой посетительницы, по крайней мере.

А Полина между тем начала рассказывать об убийстве отца – по порядку и многословно, как обычно делают все женщины. Да и тяжело ей, наверное, было повествовать о смерти близкого человека.