Улыбка вечности. Стихотворения, повести, роман

В вышедшей вскоре книге путевых очерков «Сжатый кулак» Лагерквист в непосредственной публицистической форме провозглашает позицию «борющегося гуманизма». Афинский Акрополь он уподобляет поднятому к небу сжатому кулаку — символу духовного сопротивления варварству. Антифашистская тема звучит в стихах, пьесах 30–40-х гг., в сборнике сатирических рассказов «В то время» (1935), включающем по-свифтовски едкую сатиру «Военный поход малышей» — отклик на войну Италии против Абиссинии.

В сборниках, стихов, созданных в годы второй мировой войны, — «Песнь и битва» (1940) и «Дом и звезда» (1942) — отзвуки борьбы против фашизма нередко воплощаются в близкие Лагерквисту общечеловеческие, в частности, библейские и христианские образы. Скорбь обо всех погибших звучит в стихах «Страстная пятница» и «Жалоба Марии», с ее лейтмотивом «Где ты, мой сынок?»; слышится голос самих погибших («Вы не настигнете меня…»); рождается мысль о том, что страдания и смерть были не напрасны и хоть ненамного поубавили зла в мире («Утешься, Матерь…»). Проникновенно изображенные северные пейзажи и знакомые мотивы ностальгии по родным местам обретают в новых стихах мощный призвук шведского и общескандинавского патриотизма и гуманистического пафоса («Эта земля», «Корни», «Старый крестьянин»). И все же простой, наивистский стих Лагерквиста не всегда органично выражает новое содержание и порой утрачивает нечто от своей прежней многозначности и обертонов.

На исходе второй мировой войны появилось одно из высших художественных достижений Лагерквиста — роман «Карлик» (1944), принесший ему широчайшее читательское признание. В новом произведении писатель добился полного, органического единства условности — и конкретного, символики — и реализма, психологизма, философской обобщенности — и актуальности. Лагерквист поставил перед собой задачу выявить и исследовать саму природу таящихся в человеке пугающих, страшных интенций. Обобщенный замысел нашел воплощение в живописно воссозданной условно-исторической обстановке итальянского герцогства эпохи Возрождения, с царящими в нем разительными контрастами между внешним блеском и пиршествами — и атмосферой деспотизма, лицемерия и тайных интриг, между расцветом научной и гуманистической мысли — и жестокой до бесчеловечности воинственностью.

Повествование в романе ведется от лица главного персонажа — придворного шута, Карлика. По сравнению с грозной фигурой Палача Карлик, на первый взгляд, кажется нелепым и смешным, наподобие гофмановского Крошки Цахеса. В сниженной, пародийной форме пытается он подражать «подвигам» своих господ — Герцога или кондотьера Боккароссы, хладнокровного, «механического» убийцы. Но уродливая внешность Карлика скрывает столь же уродливую душу, в которой нормальные человеческие чувства полностью извращены, вывернуты наизнанку. Высшие жизненные ценности заключены для него в войне и насилии, убийстве и разрушении. Добро, красота, любовь возбуждают в нем отвращение и ярость. Этим объясняются и садистское истязание, в котором находит выход то подобие чувства, которое он питает к Герцогине, и злобные интриги, приводящие к гибели двух юных влюбленных (вариация темы Ромео и Джульетты). Обращает на себя внимание красноречивая деталь: Карлик никогда не улыбается и не видит звезд на небе. Он в сущности беспол, стерилен и не способен к продолжению рода. Но свою извращенность и неполноценность он ощущает как избранность, как превосходство над другими людьми и обосновывает это «теоретически», мифом о некоей древней расе карликов — прозрачная аллюзия расовой мифологии нацизма. Как придворный шут Карлик, казалось бы, не обладает никакой реальной властью. Но с помощью интриг он воздействует на ход событий, подталкивая их к катастрофе. Он выступает, если не как причина, то как катализатор рассеянных кругом плевел зла, нетерпимости, насилия.

Изображая события через призму восприятия Карлика, Лагерквист достигает необычайной силы саморазоблачения зла. Замаскированное и скрытое от глаз, оно много опаснее зла явного.

Финал романа, где заточенный в темницу Карлик выражает уверенность в скором освобождении, далек от розового оптимизма. Зло в мире столь же вечно и неистребимо, как добро. На пороге победы над фашизмом роман Лагерквиста звучал как предостережение человечеству, напоминал о необходимости неустанно бороться со злом, и не в последнюю очередь в себе самом, в собственной душе.

Русскому читателю, вероятно, будет интересен тот факт, что среди основных литературных источников «Карлика» был роман Д. Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи». Лагерквист высоко ценил этот роман, в котором его привлекли не только ренессансная атмосфера и герой, черты которого можно узнать в образе ученого Бернардо, но и эпизодическая фигура карлика Янакки, по-видимому, давшая толчок фантазии шведского писателя.