Улыбка зверя

— Для мастера нет ограничений и запретов, — возразил Прозоров. — Все зависит от того, как это сделаешь. Но слушайте дальше, тут самое интересное… “Пророк” этот целый уезд увлек и заморочил. Дескать, такого-то ноября — конец света. Второе пришествие и Страшный суд… Были среди толпы, я полагаю, истинно верующие люди, которые молча отошли прочь после этих его сомнительных слов о точных датах и сроках, поскольку, как гласит Библия, таковые даже Ангелам неизвестны, но — отойти отошли, а в головах зачесали… Ну а весь народ, конечно, в массе своей поступил известно как — принял решение — погулять напоследок от души. Мужики тотчас имущество пораспродавали, коней, коров, овец, телеги, хомуты… Я думаю, много покупателей налетело на дешевую распродажу. Гармонь только оставили ради такого праздника. Словом, недели три у них пир горой, дым столбом.

Прозоров чиркнул спичкой и мощно раздул угасшую было трубку. Выпустив два-три сизых облака, заговорил снова:

— Ну а перед роковой датой очухались, в бане выпарились и всей деревней в поле пошли, к дубу какому-нибудь старому. Где же еще конец света встречать, не в курных же избах и не в одиночку… А так — торжественно, всенародно. Всем миром в чистом поле. Кто-то всхлипывает, кто-то вздыхает, сосед с соседом обнимаются напоследок:

— Прости, Сидор, это я у тебя козу свел, а ты на Ивана грешил…

— Вона что, а я дурак… Ну ладно, прощаю тебя, Гришак, ради такого дня…

Девочка какая-то котенка за пазухой держит, тайком прихватила…

Прозоров замолчал, сощурившись, поглядел куда-то в дальний угол. Попытался затянуться, но трубка только сипела и клокотала. Он отложил ее, секунду подумал и поправился:

— А может быть, не у старого дуба… Может, на пригорке, на кладбище сельском. Да, пожалуй, так вернее. С иконами, крестами и хоругвями. Хоть оно и страшновато — сейчас могилы раскрываться начнут и мертвые восстанут наравне с живыми, но так положено. Кстати. В Троице-Сергиевой лавре огромная есть фреска на эту тему, там именно это изображено, как могилы вскрываются. Там, между прочим, Верещагин, на переднем плане один воскресший мертвец очень на вас похож. Стоит мрачный, сутулый, голову вниз опустил, бороду свою в кулаке терзает — кается, что жену нехорошим словом обзывал, но поздно уже, нет прощения…

— Не кощунствуй, Иван Васильевич — попросил Верещагин, вздрогнув. — Видел я эту фреску. Действительно, похож издалека. Ну а дальше-то что, с концом света?..

— Ну а дальше все уже проще. Стоят они час, и другой, и третий… Промерзли, ноябрь все-таки, а они налегке вышли. Да и пропили армяки-то свои сгоряча. Ропот поднялся, сомнения…

— А “пророк” что? — поинтересовался Чиркин.

— А “пророк” давно ушел из села. В ту самую грозу и ушел, потрясая посохом, другие уезды баламутить. Так что народ один остался, ропщет и колеблется. Одни говорят:

— Набрехал, собака! Не будет никакого конца…

А другие, которые вообще дотла пропились, возражают:

— Надо до вечера ждать, до заката солнца…

Словом, распри у них пошли, но уже внутренне все понимают, что “пророк” и в самом деле “набрехал”.

— Ну и чем кончилось? — поторопил Чиркин, которому уже снова захотелось выпить водки.

— Вот тут и суть притчи. Вернее, не притчи, а реального случая. Мужики заохали, закрякали:

— Как же нам теперь жить-то, ядрит твою мать? Ничего не осталось, ни козы, ни коровы, ни порося… Продали, а денежки пропили…

А бабы им в ответ:

— Пропили, да не все! Половину-то денежек мы припрятали на всякий случай, на черный день…

— Да как же вы смели прятать, когда конец света?!

— Так, — говорят, — спрятали… мало ли что…

— История замечательная, — согласился Верещагин, улыбаясь. — Но про это есть короткая поговорка: “Пусти бабу в рай, так она и корову за собой тащит”.

— Поговорка о другом. О бабьей жадности и глупости. А моя притча о глубине бабьей веры в истину. Так выпьем же, друзья мои, за то, что именно женщины чаще всего подталкивают нас к Истине, — неожиданно подвел итог Прозоров. — К Истине, которая существует независимо от того, верим мы в нее или же не верим!

Поздно ночью, когда наивные и простодушные коллеги его Чиркин и Верещагин, крепко и надежно спали, валетом уместившись на диване, Иван Васильевич Прозоров приступил к основной своей работе. Он прошел полутемным коридором к служебному кабинету, в котором так недолго довелось когда-то посидеть покойному Акиму Корысному. Оглядел дверной замок и перебрал связку ключей, отыскивая нужный. По крайней мере, пять ключей могли подойти к замку.

— Ну, с Богом! — тихо пожелал сам себе Прозоров и к вящему его удовольствию, первый же ключ из пяти отобранных им, легко вошел в скважину и повернулся с мягким маслянистым звуком.

“Отличная, благоприятная примета, — усмехнулся Иван Васильевич и беспрепятственно прошел вовнутрь. — Был бы только он здесь, не вынесли бы его по скудоумию в какой-нибудь далекий подвал…”

Сейф был на месте. Он стоял в дальнем углу под вешалкой. И был он небольшой, коричневого цвета, самый с виду обыкновенный… Именно такой, каким и описывала его Ада. Дверца его была чуть приоткрыта, внутренность абсолютна пуста.