Улыбки уличных Джоконд

Девушка поднесла снимок к глазам, всмотрелась в изображение, вернула портрет на стол:

– Не знаю я, господа полицейские. Говорю же, нетрезвая была, а он и шляпы не снял, лицо прятал. Вы эту карточку лучше управляющей нашей покажите, может, она опознает.

Когда Миронову увели, Маршал сел на ее стул, пододвинул одним пальцем фотографию Анцыферова Филиппову:

– В лавке Бажо надо эту карточку показать. Если он вчера обронил нож, а сегодня с таким же совершил новое нападение, то приказчик точно его должен был запомнить. Не сотнями же у них эти ножи покупают.

Филиппов устало потер переносицу:

– Конечно, утром с вами туда вместе можем съездить. Но мы показывали эту фотографию всем работникам лавки после нападения на Зину. Они Анцыферова признали, он у них не только эти ножи покупал. Но они его не видели уже больше месяца. Да, возможно, у него где-то был припрятан другой нож. Может, и не один, хотя и странно это, конечно. В квартире мы у него никаких тайников не нашли. Аркадий Дмитриевич. – Филиппов повернулся к Иноверцеву: – Пошлите за управляющей на Коломенскую. Может, хоть она лицо нашего изувера видела.

Глава 16. Агата

Константин Павлович шел пешком домой, подставляя лицо ночным сквознякам выходящих на Невский улиц и переулков. В полуночной прохладе уже чувствовались ароматы приближающейся осени: от воды несло травяным болотным духом, смешанным со спелым запахом прелых листьев. Под бдительным взглядом городового Маршал остановился на середине Аничкова моста, закурил, глядя на дальний маяк Михайловского замка.

Управляющая Анцыферова не узнала. Но и не стала утверждать, что это был не он. Тоже сослалась на надвинутую шляпу и на деликатное отношение к клиентам.

По каменному настилу прочеканили уверенные подкованные шаги, послышалось осторожное покашливание:

– Вы вот что, сударь. Ежели топиться намереваетесь, то ступайте отсюда подальше, мне за вас отвечать желания нет.

Константин Павлович недоуменно посмотрел на плечистого городового. Неужели у него такой обреченный вид?

– Нет, господин полицейский, топиться мне еще рано.

Отбросил окурок, зашагал дальше вверх по проспекту. Остановился у веселого заведения «Квисисана», огляделся по сторонам, отметил наметанным глазом двух одинаковых с виду господ в пролетке на другой стороне проезжей части, не сводящих глаз со входа в ресторан. Время от времени те, заметив какое-либо оживление у дверей, сверялись с чем-то в блокноте – видимо, с фотографией Анцыферова. Удовлетворенно кивнув, Маршал зашагал дальше, прошел мимо залитых огнем витрин, посторонился, пропуская шумную толпу пестро одетых смеющихся барышень.

– Константин Павлович? – Он обернулся. У входа стояла Агата – наверное, только что вышла на улицу. – Вы к нам не зайдете? Я скоро буду выступать.

Маршал подошел к девушке, прикоснулся пальцами к шляпе:

– Добрый вечер. Признаться, мне сейчас не до поэзии.

Но Агата ухватила его под локоть и потащила внутрь.

– Только не подумайте, что я вас подкараулила. Просто вышла подышать свежим воздухом перед своим номером, а тут вы такой мрачный бредете.

После такого длинного и наполненного событиями дня Константин Павлович даже не нашел силы сопротивляться и дал себя увлечь серебряному видению под электрические люстры шумного ресторанного зала. Агата усадила покорного Маршала за ближайший к сцене столик, сама что-то прощебетала подлетевшему фрачному официанту и скрылась за кулисами.

Стол мгновенно заполнился тарелками, блюдцами, фужерами и разноцветными бутылками, и Константин Павлович с удивлением вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего полудня. Сглотнув слюну, он махнул мысленно рукой, решая, что хватит на сегодня и волевых, и неосознанных решений, хватит терзаний, пора отпустить ситуацию. Налил себе рюмку водки из покрытого инеем графинчика, подцепил вилкой кусочек севрюги. Ледяной глоток моментально превратился внутри в огненную лаву. Константин Павлович быстро проглотил кусок копченой рыбы, практически не пережевывая, слегка откинулся на стуле, потянулся к галстуку, вспомнил, что тот остался где-то на аллее Таврического сада, налил себе еще водки, положил на тарелку холодной буженины.

И тут свет в зале погас, осталось лишь освещенное пятно на сцене, в которое медленно вошла Агата. Так же, как в прошлый раз, она охватила бледные плечи руками, прикрыла глаза, заговорила нараспев своим низким гипнотическим голосом: