Улыбнись мне, Артур Эдинброг (СИ)

Я рисовала глаза Артура со всем возможным тщанием по той единственной причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: как? Как ты мог это сделать? Если верил в себя, почему же всё-таки не позволил мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.

Каждый вечер на закате я выходила в поле и долго, пристально смотрела на блестящую кромку Жемчужного моря. Иногда мне чудилась мужская фигура вдали, и тогда я вскрикивала и неверяще бросалась вперёд. Но раз за разом это оказывался то мираж, то какой-нибудь из заблудших селян.

— Он не вернётся, — с этими словами я скреблась в комнату к Борису. — Слишком много времени прошло. Он не вернётся…

Финансист шумно вздыхал, швырял в меня шерстяным пледом и до утра сидел со мной, болтая какую-нибудь оптимистично-зажигательную чушь.

— Вернётся. Он просто держит паузу, чтобы получилось эффектнее. Ты же знаешь: он тот ещё выпендрёжник.

— Но что он может делать так долго, если победил Тварей?.. Он же знает, в каком мы мире. Почему. — я сглатывала слёзы. — Почему он не приходит, Бор, если жив?

— В этом мире около двух десятков стран, как я выяснил из энциклопедии. Поди каждую обойди.

— Тоже верно. Но. Чёрт! Всё-таки нет ничего хуже незнания!..

— М-да? То есть ты бы предпочла сейчас выяснить, что он мёртв, а не жить с надеждой? — беспощадно предлагал землянин, и меня передёргивало. — Ну, Вилка, прекращай уже. Он же сказал: наберитесь терпения. Да и вообще: у него ведь кот! А те, кто с котиками, не гибнут. Это же аксиома, м-м? Если не Артур, то сам Уорхол там всех уже раскидал, зуб даю. Правой лапкой. Потом левой. И хвостом по щам. Ну что ты, Вилка. Будет. Не плачь.

Но я всё-таки плакала. Постепенно от веры моей не осталось ни долбаного гроша.

Однажды после очередного такого разговора, когда Бор, устав играть в няньку, уютно вырубился прямо на полу возле Скорбного Кресла, я тихонько пошла на кухню.

Рассвет ещё только примеривался и разминался: солнце пока не выползло из-за холмов, но красная кромка уже подсветила изумрудную синусоиду холмистого горизонта. Я босыми ногами прошлёпала к холодильнику (на магической тяге) и вытащила оттуда крынку с местным аналогом кефира. А потом вместе со своей нехитрой тарой решила пойти на улицу — сесть под деревом и смотреть, как вновь рождается день.

Наш девяносто третий день в Лайонассе.

В груди у меня что-то горестно ёкнуло… Я старалась не слушать подобных ударов своего печального сердца: я боялась, что у меня всё-таки есть пресловутая интуиция, и эти провалы ритма сердечной мышцы означают что-нибудь плохое. Например, что мой, фамильярий, хозяин мёртв.

А в этот раз сердце совсем уж бесчинствовало. Трепыхалось, как птица, свихнувшаяся по весне. Плохой знак.

Тревожный.

— Чёрт, — прикусила губу я, потёрла грудь и распахнула дверь из кухни во двор.

И в следующий момент сердце ударилось одновременно со всей мной: оно об грудину, а я — об косяк. Потому что стоило двери открыться, как мне под ноги бросилось что-то серое и пушистое.

Я охнула, пытаясь вернуть потерянное равновесие. Я ещё не выучила все виды местных животных, и в первый момент мне показалось, что на меня кинулось эдакое ожившее перекати-поле.

Но потом перекати-поле сказало:

— Мяуууу!!!!

И тогда я выронила крынку.

Потому что я слышала эти самоуверенные «мявы» очень много раз. Аж в двух мирах — узнаваемы до неприличия.

Ту-дух. Ту-дух. Ту-дух.

— Уорхол!! — взвизгнула я, падая на колени, стискивая кота в руках и вертя его туда-сюда, чтобы окончательно убедиться в его реальности.

— Мррр! — возмутился Уор, которого я интересовала куда меньше аппетитной лужицы кефира.

А до меня вдруг дошло, что сам по себе мой котик точно не умеет ходить между мирами. Хоть что-то — а лучше кто-то (тут всё внутри окоченело, испугавшись ложной надежды) — должно было ему помочь.

Я выпустила кота и, выбежав на крыльцо, завертела головой, щурясь и ёжась на прохладном рассветном ветру. Ферма была безмолвна и спокойна, пугало на пшеничном поле улыбалось слегка жутковатой улыбкой, а розоватое, пока ещё тёмное море на западе чинно белело пеной.

— Артур?.. — шёпотом спросила я.

Но так меня не услышал бы даже кот.

— Артур? — погромче, но всё равно недостаточно убедительно.

И тут что-то буквально заставило меня резко повернуться направо, туда, где над бесконечными тилирийскими холмами разгоралось алое зарево. И в его тревожном свечении чётко виднелся силуэт — пижонски приодетый молодой мужчина с встрёпанными волосами, которые он то и дело машинально поправлял.

— Артур! — взвизгнула я во весь голос и побежала навстречу — босиком по ледяной росистой траве, вместе с ветром и отступающим в ночь туманом.

Он обернулся на крик.

На мгновение он будто бы засомневался, не уверенный в том, что это действительно я, а если я, то не убью ли я его, часом? Но потом тоже сорвался мне навстречу, уже улыбаясь и чуть виновато — и одновременно гордо — вскинув брови: ну? Я же говорил, что справлюсь, не правда ли?

Он бежал всё быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Привет.