Ум лисицы

Он чувствует на себе любопытные взгляды пассажиров, нормальных людей, удивленно разглядывающих странную девушку, которой понадобился пивной бар, и готов застонать от стыда и тоски.

— Хорошо, — отзывается он, не отрываясь от окна, в холодное стекло которого он уперся лбом, остужая жар. — Ты бы спросила сначала у меня, чем брать интервью у каждого. Тоже мне — телевидение.

— Какое телевидение? — удивленно спрашивает Неля.

— Ладно, помолчи. Постой спокойно. Отдохни, — просит он, едва скрывая раздражение.

— Я не устала, Игорек. Я так давно не была на ВДНХ, что даже интересно погулять, правда! А там, конечно, всякие кафешки, всякие ларьки…

— Отдохни, — просит Игорь Черёмин, вцепившись неотмытыми своими пальцами в поручень с такой силой, что они побелели у него.

Не доезжая до ВДНХ, он решительно идет к дверям, зная, что Неля не отстанет от него, и на остановке выходит. Следом за ним выпрыгивает и Неля. На одутловатом ее лице испуг и удивление, выпуклые глаза с подсиненными веками вопросительно смотрят на «чертушку», который, заметив ее испуг, улыбается снисходительно, но говорит при этом мстительно и зло:

— Надо с тобой кончать.

— Ну почему? — тянется обиженный звук из ее мясисто-темных, вытянутых губ.

— Ты мне мешаешь.

— Ну-у… Игорек… Не говори так. Собрались на ВДНХ… У тебя такие нервы, просто ужас!

Она едва поспевает за ним, не видя ничего вокруг, бежит, как собака за возом, лишь бы не отстать.

— Надо кончать, — слышит она мстительные слова впереди себя. — Надо кончать.

— Игорек!

— Ну что?

— Почему ты обиделся на меня? Разве я что-нибудь тебе сделала плохое? Скажи, разве я виновата?

— А как ты думаешь? — спрашивает он, позволяя ей опять ухватиться за руку: сил у него нет бороться с ней — машины несутся по проспекту, прыгнет, чего доброго, на мостовую, визг тормозов, удар… Лучше уж потерпеть. — Как ты сама-то думаешь? Все-таки я человек женатый. А ты прилепилась ко мне, как будто я тебе что должен. Нельзя ж так человека мучить. Разве я виноват в чем-нибудь перед тобой? Ладно, если бы у нас с тобой чего было, а то ведь просто невозможно ничего понять! Другой бы на моем месте давно отвязался от тебя, и все. Это я такой мягкий. Вот ты и пользуешься…

— У тебя хороший характер. Мягкий, — вторит она ему, прижимаясь плечом.

— Не беспокойся! — задиристо говорит он. — Мягкий, потому что никто не осмеливался мне свой характер показать. Вот и мягкий поэтому. А кто покажет — узнает, какой у меня характер на самом деле.

Они идут вдоль тяжелых стен больших домов, среди торопливых людей, идут в обратную сторону, удаляясь от ВДНХ. Неля Солдатенкова смирилась. Ей все равно, куда идти, лишь бы рядом с «чертушкой», лишь бы чувствовать его тепло, чуять неистребимый запах клея, исходящий от его рук, слышать насмешливый или сердитый, добрый или удивленный голос. Проходят они мимо дома, фасад которого только что ремонтировали, тротуар под ногами еще белесый от недавних работ. К цоколю дома привален тяжелый электромотор, белый от извести, только вентиляционные щели, похожие на акульи жаберные щели, чернеют на его округлом корпусе. Лежит под ногами никому как будто не нужная, ценная вещь.

— Киловатт тридцать, — машинально говорит Игорь Черёмин, окинув взглядом мотор.

— Чего тридцать? — услужливо спрашивает у него притихшая Неля. — Я не расслышала. Игорек, а куда мы торопимся? Давай погуляем.

— Арбуза захотелось, — отвечает Игорь, подходя к овощному магазину, за углом которого торгуют арбузами, наваленными темно-зеленой, полосатой грудой прямо на землю. Бурые гири на весах, клацанье металлических тарелок, дребезг механизма перегруженных, измученных тяжестью голубо-белых весов.

— И мне тоже захотелось, — слышит Игорь Черёмин радостный голосок Нельки, которая поняла наконец, почему они вышли из троллейбуса, не доехав до ВДНХ. — Ой, как хочется арбузика! — чуть ли не поет она, держась за «чертушку», который встал в очередь. — Игорек, а как же мы его будем есть? Его ж надо разрезать. Ножик нужен.

Он хмыкает удивленно и качает головой. Арбузом он вовсе и не собирался угощать Нельку, а с утра еще знал, что ему надо привезти домой арбуз. Ему даже авоську жена сунула в карман, чтоб он купил арбуз.

Стоит и улыбается с насмешливым отчаяньем во взгляде.

Торговала молодая женщина, а ей помогал парнишка лет тринадцати, который стоял, широко раздвинув ноги, между зелеными, лаково поблескивающими глыбами арбузов и выбирал из них спелые, сноровисто похлопывал по липкой полосатой коже, определяя, видно, по звуку, как терапевт, какой из них сладкий, а какой еще нет. Откладывал некоторые в сторону, а другие передавал в руки женщине, невнятно бормоча слюнявыми губами:

— Етут будют у норме… Етут хороший.

Вид у него, будто он напился вполпьяна и оттого такой старательный, разговорчивый, слюнявый и косноязычный. Люди, стоящие в очереди, а особенно женщины, хорошо его знали, потому что просили выбрать арбузик, называя по имени. И он старался для них.

— Я увазаю людей, — говорил, блаженно улыбаясь. — Потому што один сам. Мать умюрла, а сестра замузем… Один совсем.