Умбра-Два (СИ)

- И ничего лучше серебряной ложки не нашла? - хрипло спросил старшина Нефедов. - На курсах санинструкторов научили, что ли? Не знал, что теперь с бинтами и зеленкой еще и ложку выдают...

- Это моя! - девушка всхлипнула. - Бабушкина... была... мама на прощание дала, когда меня призвали. Я ее всегда в сумке ношу!

Тхоржевский со стоном поднялся и сел. Пощупал губы - вроде целы, только онемели и ничего не чувствуют. Напротив него Степан Нефедов, кривясь в невеселой улыбке, разговаривал с этой девчонкой из морской пехоты... как ее... кажется, Настя. И фамилия польская, Левандовская. Интересно...

Старшина посмотрел на него. Вид у Нефедова был - хоть сейчас в гроб, черная, обгоревшая кожа на лице висела клочьями. Но из-под нее уже проглядывала свежая, розовая. Степан дернул рукой, чтобы почесаться, но наткнулся на возмущенный взгляд санинструкторши и махнул рукой. Потом подобрал с бетонного пола что-то, тяжело и глухо звякнувшее.

- На, посмотри, - сказал он Казимиру. - В руки не даю, и так увидишь. Против тебя даже фамильная драгоценность не устояла. Силен, бродяга, а с виду и не скажешь...

Он повертел в пальцах оплавленный и прокушенный насквозь черенок серебряной ложки.

- Спасибо, - сказал Тхоржевский. - Спасибо. Мы здесь успели?

- Успели, - устало отозвался старшина.

- А Врата? Это же было...

- Болтай меньше, - спокойно оборвал его Нефедов. - Что было, того больше нет. С моря десант подошел, сейчас здесь все оцепят - и привет, выходи - не бойся, заходи - не плачь. Наше дело сделано.

- Десант? - удивился Казимир. - Быстро они.

- Это не они быстро, а ты медленно. Шестой час лежишь, как король на именинах. Вставай уже. Хотя, какой толк тебе вставать-то? Белый день на дворе, а тебя сейчас куренок затопчет, богатыря такого...

- Ничего... - виновато пробормотал Тхоржевский, и сам себе удивился: перед кем оправдывается-то? Настя Левандовская смотрела на него серыми огромными глазами и наматывала на палец прядь волос.

- Вы извините, - жалобно сказала она.

- Нет вам прощения... - он попытался улыбнуться и почувствовал, как трещит сухая кожа на губах. - Если не скажете, как вас потом можно найти.

- Вот молодежь пошла - на ходу подметки режут, - хмыкнул Степан Нефедов, поднялся и, хромая, зашагал к выходу из бункера. Двое проводили его взглядом и снова посмотрели друг на друга.

- Настя, да? - спросил он. Губы у девушки задрожали, но она быстро справилась с собой и улыбнулась - легко, почти незаметно.

- А я вас почему-то не боюсь... Казимир, да? Вы поляк?

- Так точно, - ответил Тхоржевский, смахивая с лица пепел и еще какую-то шелуху, похожую на старую паутину. - Знаете, есть такой старый и глупый анекдот, там еще слова такие: "А чего нас бояться?"

Настя рассмеялась, и тут же посерьезнела.

- Ой! - вдруг вскрикнула она, вскакивая и подхватывая свою сумку. - У меня же приказ!

- У всех приказ, - мрачно сказал Казимир, - а также война и другие скверные штуки. Надо идти, да. Идемте, Настя.

Завал уже разобрали - может быть, не без помощи того же Никифорова. Они шагнули наружу, в пасмурный утренний свет, и сразу стала слышна дальняя артиллерийская перекличка, свист ветра и разговоры десанта - все как обычно, когда передовая где-то вдалеке, а тут, вроде бы, почти совсем и нет никакой войны.

Настя Левандовская споткнулась, ойкнула и выронила сумку.

- Я помогу, - Казимир наклонился, поднял тяжелую брезентовую сумку, поглядел на красный крест и протянул Насте.

- Спасибо.

Она сделала несколько шагов, потом повернулась и посмотрела на Тхоржевского.

- Вы не подумайте, Настя, - - усмехнулся он. - Обычно я симпатичный, не то, что сегодня. Тяжелая ночь, понимаете...

- Я понимаю, - Настя держала сумку обеими руками, прижимая к груди, и улыбалась ему. - Я хотела сказать, что...

"Та-дахх!"

Упругий раскат выстрела, и за ним, сразу же, почти слившись - еще один. Огромные глаза. Сумка с пробитым красным крестом, валящаяся из рук. И медленное, в застывшей, вязкой тишине, падение.

- Настя! - Казимир подхватил ее на руки. Такая легкая... Он, который мог бы руками вырвать танковый люк, не понимал - почему такая легкая?

- Где?! - крик Нефедова, стегнувший, как плеть.

- Сволочь... - это сержант Конюхов. - Не уследили. Тихо сидел, гад, как суслик, схрон себе вырыл на склоне. Снайпер, паскуда, да еще и не простой. Тут кусудама у него, толково сделана. Тэссер - и тот не учуял, похоже, морок навели. Уже распороли падлюгу, охнуть не успел...

- Успел! Проворонили! - снова старшина.

Он не понимал. Вокруг говорили какие-то слова, но он чувствовал только тяжелый, острый, медный запах крови, текущей по рукам. И глаза... Они еще глядели на него, но взгляд уже потерял глубину, становился тусклым, стеклянным. Неживым.

- Не дам!

Нефедов не успел подойти. Серое облако непроницаемой мглы окутало высокую фигуру, замершую с той, другой, бессильно обвисшей, на руках. Степан понял, что сейчас случится, рявкнул:

- Казимир! Отставить! Ты что творишь!?

Но уже понимал, что не успел. Махнул рукой и сел прямо на землю, морщась от боли. Поймал вопросительный взгляд Никифорова, покачал головой.