Умеющая слушать

Переводчик, улыбаясь, кивал головой. «Yes, yes, – повторял он. – Очень любезно… Господин Симомура рад!»

– У нас есть медведи, – неуверенно сказала она, вдруг забыв, как будет по-английски «волк». – Похожи на собак, – продолжала она. – Большие и серые. На севере.

Внимательно глядя на нее, они ждали. Она попыталась завыть, словно волк. Ее гости вежливо улыбнулись и продолжали разглядывать ее.

Она угрюмо повторяла:

– Никаких животных на юге нет, есть только на севере.

– Yes, yes, – отвечал переводчик.

Они снова зашептались, и внезапно она добавила:

– Змеи. У нас есть змеи.

Она устала. Повысив голос, она еще раз сказала:

– Змеи. – И, волнообразно проведя рукой в воздухе, будто кто-то ползет, зашипела.

Господин Симомура больше не улыбался, он беззвучно смеялся, откинув назад голову.

– Анаконда, – сказал он. – Змея. Very good[9].

И тут же с быстротою молнии прекратил смеяться. Жирная кошка, спрыгнув со стула, прошлась по полу.

– Я очень стара, – озабоченно, со все растущей паникой в голосе сказала она, – но я, собственно говоря, ничего не знаю ни о людях, ни о животных.

Быть может, существовала возможность что-то спросить или проникнуть самой в тот мир, где он искал свой путь и рисовал своих животных, может, она могла бы узнать тогда что-то новое и важное.

Даже вполне вероятно, что они искали примерно то же самое – мрачное, дикое и пугливое – и, может, утраченную надежность детства… Что ей было известно… она подняла кофейник и спросила:

– Please?[10]

Оба, слегка пританцовывая, поклонились, наполовину приподнявшись, законченным движением, означавшим благодарный отказ.

Переводчик сказал:

– Господин Симомура считает, что вы красиво пишете. У него для вас подарок.

Он развязал шелковые ленты; под несколькими слоями хрупкой рисовой бумаги лежала тоненькая коробка из дерева. Ее смастерили с изысканной тщательностью.

Под крышкой лежал веер с рисунком, изображавшим топающего ногами и оскалившего зубы воителя.

– Как красиво! – вырвалось у нее. – Thank you, ever so much, спасибо, это, право, слишком!.. Я всегда восхищалась рисунками, которые… И коробка тоже удивительная…

– Ей нравится шкатулка, – объяснил переводчик.

Господин Симомура глубоко поклонился. Она обмахивала веером кошку, та, выгнув назад уши, удалилась.

– Жирная кошка, – выговорил на своем своеобразном английском языке господин Симомура и доброжелательно рассмеялся.

– Да, – ответила она. – Очень жирная.

Переводчик поднялся и сказал:

– Было очень интересно. А сейчас господин Симомура хотел бы увидеть диких зверей. Please. Мы знаем, что вы так любезны.

Он открыл перед ней дверь, и они прошли в прохладную тишь мимо высоких коричневых шкафов со стеклянными дверцами. Тощий изнуренный лис, стоя на своем шкафу, разглядывал потолок.

– Wild?[11] – спросил господин Симомура.

Она ответила:

– No.

Господин Симомура, очень серьезный, долго смотрел на лиса. Господин в белом халате поспешно шел по коридору. Преградив ему путь, она сказала:

– Извините, но здесь иностранец, он интересуется животными…

Остановившись и глядя в пол, он ответил:

– Ага! Животными! А каким образом могу я?..

– Здешними животными, – пояснила она. – Не могли бы вы?..

Он сказал:

– Я на энтомологическом отделении.

– Конечно, – воскликнула она. – Как глупо с моей стороны! Насекомые ведь абсолютно… они слишком малы!

Посмотрев на нее, он продолжил:

– Это зависит от… Я, собственно, ничего об этом деле не знаю.

– Нет, – поспешила ответить она. – Это меняет все дело. Я понимаю.

Она улыбнулась и, слегка поклонившись человеку в белом халате, снова пошла по коридору. Господин Симомура достал альбом для эскизов и широко открытыми щелочками глаз разглядывал лиса.

Профиль лиса был чрезвычайно скуден, даже не изваян, а всего лишь намечен одной сдержанной линией. Небольшая морда. Только шерсть выделяла лиса, покрывая его тело в живом и буйном изобилии, словно жесткая черная трава. Повернувшись к ней, господин Симомура сказал:

– No, no!

Закрыв альбом, он ждал…

Они поднялись по изогнутой лестнице, этаж за этажом, и на самом последнем вошли в зал, битком набитый скелетами. Некоторые из них – огромные – были подвешены к потолку и ужасающе скалили свои черные зубы. Над ними возвышался скелет слона; лишенный хобота и клыков, он обрел покорное, чрезмерно человеческое лицо.

– No, – произнес господин Симомура.

– Yes! No! – воскликнула она. – Я так огорчена…

Подойдя к стеклянному ящику с большим светло-желтым крабом, она надела очки и громко, чтобы скрыть свою растерянность и тень непонимания, пробежавшую между ними, прочитала надпись: «Японский гигантский краб. Обитает обычно так глубоко в воде, что волны не затрудняют его движений».

– You see! – сказала она. – Japanese![12]

Он улыбнулся и поклонился. Они начали спускаться вниз по лестнице. «Так глубоко, – думала она, – так глубоко, что волны не чувствуются; а он ходит на своих десяти длинных ногах, и ничто не может преградить ему путь, потому что все вокруг такое немыслимо огромное!»