Умельцы

— Дальше? Они вошли. Игорь Васильевич поздоровался, а тот — второй — нет… И они прошли к кабинету Тищенко. Я вообще-то обязан всех посетителей фиксировать в журнале, но поскольку этот убивец пришел с самим Строговым, то…

— Понятно. Дальше.

Черный снова закурил свою «Приму», и было видно, что он волнуется, что напряжен.

— Дальше — выстрел! Выстрел — и я сразу понял, что произошло.

— А как вы это поняли?

— Не знаю. Не знаю как, но понял. Вот как-то мгновенно осознал, что это не хлопушка, не петарда, а именно выстрел и именно в человека. Я не знал, кто стрелял, из чего стрелял, но понял сразу, что произошло убийство.

— А звуки? Ссорились они перед выстрелом? Ругались?

— Трудно сказать определенно. Что-то такое было — громкий голос, шум… А потом — выстрел — и тишина. Потом — через минуту — другой. И — они выходят.

— Кто шел впереди?

— Игорь… Игорь Васильевич Строгов. Второй сзади, сбоку. Идет, и в руке у него помповое ружье, короткое, с полметра всего, без приклада.

Черный говорил, а сам смотрел вдаль. Как будто всматривался в глубину коридора, откуда приближался человек с ружьем в руке… убийца, у которого крепкий хребет. День был нерабочий, в коридоре горело только дежурное освещение, из полумрака приближался убийца. Сквозняком тянуло кислый запах пороха.

— Я думал, — сказал Черный, — сейчас и меня тоже убьют… Они подошли… стоят… молчат… Потом Игорь говорит: поедешь с нами. Он был очень бледный. Вот как будто вообще ни кровинки в лице. Десять минут назад вошел нормальный человек, с улыбкой. А стал — как покойник. Поедешь с нами, говорит. Поехали… У Игоря — джип. «Опель-фронтера». С водителем. Мы сели, поехали. Я сзади сидел, рядом с этим… Господи, думаю, куда едем? Зачем? Убьют, думаю. И сам себя ругаю, что даже не догадался в журнале запись сделать: Строгов, мол, был… Черный вдавил сигарету в пепельницу. Вымученно. через силу, улыбнулся.

— В общем, товарищи офицеры, скажу вам честно: испугался. Никогда в жизни я так не боялся. Едем, а я даже не смотрю, куда едем. На Петроградской оказались. Строгов мне и говорит: ты, Володя, забудь все, что видел и слышал. Ты, говорит, иди не спеша обратно. На Финляндском пивка попей, можешь и водочки зацепить стакан… Я сижу, киваю. До меня и смысл-то не очень доходит. Вот так. А придешь в офис — позвони в милицию. Ментам расскажешь, что, мол, уходил пива попить, а когда вернулся — нашел в кабинете мертвого Тищенко. Понял? Я, конечно, говорю: понял.

— А тот, второй, говорил что-то? — спросил Купцов.

— Нет. Он ни слова не произнес. Сидел всю дорогу молча, держал свой обрез между колен. Кажется, жевал резинку.

— Понятно… А водитель?

— А что водитель? Ему до лампочки.

— До лампочки… Ладно, что было дальше?

— Дальше я все сделал, как сказал Игорь. Пешком дошел до Финляндского, там выпил две бутылки пива. Я ведь не люблю пиво-то… печень у меня. Но выпил. Пришел в офис. Вот поверите — входить не хочется! Стою на ступеньках, смотрю на дверь и входить — противно.

— Мы отлично вас понимаем, Владимир Петрович, — сказал Петрухин. Он вспомнил, как ему впервые довелось «общаться» с трупом. Трупик был не криминальный — пожилой мужчина умер в ванне от сердечного приступа. Пролежал, однако, он в воде дня три-четыре. Вытаскивать тело из ванной «доверили» Петрухину, как самому молодому…

— В общем, вызвал я милицию. Они на удивление быстро приехали. Я им рассказал, как Игорь меня научил. А они говорят: ты что, дурак? Или нас за дураков держишь? Твое, говорят, счастье, что ты человек уже в возрасте да еще и капитан второго ранга. Иначе, говорят, мы бы тебя носом в развороченный затылок Тищенко сунули… а вы тот затылок видели?

Труп Тищенко ни Петрухин, ни Купцов, разумеется, не видели. Но очень хорошо представляли, как выглядит голова человека после выстрела из обреза с близкого расстояния.

Разговор с капитаном второго ранга Черным продолжался еще около получаса, но никакой новой информации не принес. Когда партнеры покидали общежитие, Русланчика в вестибюле уже не было, но его место на подоконнике занял другой кавказец. Почти наверняка он торговал наркотой.

Партнеры вышли на улицу, сели в «антилопу».

— Ну и что ты об этом думаешь, Леонид Николаич? — спросил Петрухин.

— Я думаю, что ты прав: блядство. Вот встретишь на улице морского офицера: черная форма, золото, кортик на боку… Во, думаешь — о-го-го! Крейсера, субмарины. Мощь и гордость державы! А держава загнала его в клоповник с наркоманами, с Русланчиками и Асланчиками, и плюнула на него. И вот он теперь каждый день думает: изнасилуют его жену и дочку или только ограбят?.. Тьфу!

— М-да, товарищ майор… Ваши благородные эмоции понятны, но к нашему делу прямого отношения не имеют, — ответил Петрухин и вытащил из кармана сотовый телефон.

— О, да ты заматерел…

— Олигарх Голубков, он же Витя Брюнет, снабдил средством связи….

— Кому звонишь?

— Ему и звоню, — ответил Петрухин и набрал номер Брюнета. — Очень я, Леонид Николаич, хочу познакомиться с водителем Строгова.

* * *