Уменьшить - увеличить

— Вот оно! Вот он-телекинез! — закричала, хлопая в ладоши, журналистка. — Бог с ним, с Супоросовым! Какая мелочь! Супоросов — только точка приложения уникального явления! Продолжайте, Валера, умоляю!

— Сами вы мелочь! — крикнула Дине красавица Супоросова. — А еще к нам приходила, сочувствовала! Еще «камю» пила!

Злорадный хохот взметнулся в зале и вновь сменился напряженной тишиной. Селецкиипродолжал:

— Вот, что касается собаки. Теперь относительно машины и гаража, главное-гаража. Ведь это же факт, дорогие жильцы, — возгласил он почти патетически, — факт, что Гертрудов гараж въехал на детскую площадку! Стоит он там? Стоит как миленький! Это ж надо, — как новости изумился Селецкий, инвалидные гаражи и те за углом, на пустыре, а супоросовский — прямо под окнами его! Стоит по спецразрешению. Гертруд Сертификатович. У таких всегда ведь: спецразрешения, спецобслуживание, — спецкормежка. Везде у них лапы, везде нужные люди, и все у них по закону, и мер борьбы с ними вроде бы и нет, бесполезно вроде бы и рыпаться. — Селецкии вздохнул, и в зале завздыхали и головами закивали, и старушка Крупнова кивнула с умудренной скорбной улыбкой.

— Давай, давай, — грозным баритоном поощрил оратора Супоросов. Припомним и это! Слышали? Коли он на суде так о наших законах вещает, так чего я от него в одиночку наслышался?

— Вот я и подумал, — продолжал Селецкий, — раз стоит гараж на спецместе, надо спецмеры принимать. А главное — первое июня — Международный день защиты детей. Ну вот и принял я спецмеры, тут до него и дошло…

— Валерий Александрович, — ломким голосом проговорила старушка Крупнова, — все это так, все это справедливо, но умоляю — не нужно нас разыгрывать! Ведь вы же нас разыгрываете, дорогой? Не будете же вы всерьез утверждать, что в самом деле уменьшили этот проклятый гараж?

— А вы против уменьшения? — улыбнувшись, спросил Селецкии.

— Ах, — сказала старушка, — у меня кружится голова. Мне нехорошо, Степан Гаврилович… — она потерянно улыбнулась и принялась рыться в портфельчике, ища какие-то лекарства.

— Вы протокол ведите, а не таблетки глотайте! — грубо крикнул Супоросов, опасаясь, что признание врага не будет отражено в протоколе. Ведите протокол или другому дайте! У-у, богадельня!

— Сейчас мы перерыв объявим, Ксения Карповна, — успокаивающе сказал старушке председатель, в то время как Хохлин, плеснув из графина, подал ей стакан. — Тут еще разбираться и разбираться. Надо прерваться, товарищи, хоть на четверть часа, — обратился он к публике.

— Да погодите вы с вашим перерывом!взъярился Гертруд. — Вы слышали, что он признался? Я требую занесения в протокол признания Селецкого! Он у меня в другом месте повертится!

Севший уже Селецкий приподнялся, слегка побледнев.

— Да, пожалуй, вы правы. Ваши связи, Гертруд, все перетрут… Так вот, для протокола и к сведению присутствующих: никаких действий в отношении имущества гражданина Супоросова Г. Р. я не совершал, а увеличение или уменьшение предметов каким-то там способом считаю физически невозможным. Всякие фантастические показания свидетелей считаю плодом галлюцинаций, как правильно предположил товарищ Волков, милиционер. Ни в какой телекинез я не верю и вам не советую. Все!

— Четко, — одобрил хоккеист Хохлин. Обычная кляуза и никакой фантастики. Правильно, Валера.

— Ну — перерыв? — спросил председатель товарищеского суда своих коллег, с несказанным облегчением выслушав заявление Валерия Селецкого. Минут пятнадцать — двадцать? Перерыв! — объявил он всем. — Товарищи мужчины, курить только на лестнице и поаккуратней.

Публика, однако, совсем не спешила покинуть красный уголок. Никто тут не хотел смириться с категорическим заявлением Селецкого, справедливо считая его вынужденной мерой со стороны необыкновенного жильца. Зал волновался и гудел, полагая, что главное еще впереди.

Нахмуренный Селецкий двинулся к двери в полном одиночестве.

— Валера! — крикнула ему вдогонку журналистка. — Валера, умоляю! Ведь вас просто вынудили, правда? Ведь вы на самом деле можете? Умоляю!

Не оглянувшись на нее, Селецкий вышел за дверь.

— Его вынудили! — с отчаянием крикнула Дина. — Но все-таки это был телекинез. Его запугал этот хапуга Супоросов!

— Аа-а-уу! — неожиданно и страшно зарыдала в голос Супоросова, припавши к мужниному плечу. — У-у! Что ж это, боже мой! Все на нас, все! Мерзавец! Хулиган! И управы на него не найти! Уу-у!

— Не найти?! — зарычал муж. — Не найти, говоришь?! — Он оттолкнул рыдающую супругу, вскочил, громадный и яростный. — Не найти, говоришь? А вот я его сам! Сам я его, сморчка поганого! Сам я его! Сам!

Выкрикивая это, Супоросов огромными шагами сокращал расстояние до двери, мимо рядов, в мертвой тишине потрясенного зала.

И плач жены оборвался, как обрезанный.

— Минутку! — крикнул в спину Супоросова опомнившийся первым лейтенант Волков и стал торопливо выбираться из своего ряда. — Стоять, гражданин Супоросов!

Куда там! Яростный пинок в дверь, и Гертруд Супоросов выскочил из красного уголка.