Умереть, чтобы жить

«Если он здесь, это может означать только одно, — подумала она и сказала: Я хочу выпить!».

Хен Шик подвинулся, приглашая ее присесть.

— Одна, — сказала она, — я хочу выпить одна.

Ха Ныль протянул ей бутылку макколли.

— Нет, это не буду! Джи Соп, у тебя еще остался ром?

Джи Соп вопросительно-изучающе смотрел на нее.

— Ну же! Ну пожалуйста! Или боишься? Боишься, что я достану из-за пазухи гармонь, позову бурого, и мы устроим дикие танцы? — грустно улыбнулась она.

Джи Соп посмотрел на нее и, не ответив ни слова, пошел в дом. Вернувшись, он протянул ей бутылку и сказал:

— Ты всем нам спасла жизнь. Спасибо, Катя.

— На гранату, из-за меня… — продолжил Хе Соп, взяв ром из ее рук, чтобы открыть.

— Ты девять мужиков покалечила, мастер спорта по пулевой стрельбе Катерина Семенова. Алексей нам рассказал, — Хен Шик кивнул в сторону Смирнова.

— Ты удивительная женщина, Катя, — смотря ей в глаза, сказал Ха Ныль. — Я понял это с самого начала. Наверное, поэтому и вел себя с тобой, как идиот.

— Удивительная… — повторил Джин Хек.

Катя перевела взгляд на Хена.

— А я зол, — наконец, сказал он. — я все еще на тебя очень зол, — он встал и пошел в дом.

Катя взяла бутылку из рук Хе Сопа и пошла за дом, к ручью.

Она, как и все сидящие у костра, знала — завтра ее здесь не будет.

***

Она пила прямо из бутылки… Ром обжигал горло и казался очень горьким. Думала ли она о чем — нибудь? Она думала только о том, как же она будет теперь без него? Как же она с этим справится? А он? Что теперь будет с ним? Он же впервые и по-настоящему кому-то открылся, кого-то полюбил…

Такое ощущение, что кто-то шутил злую шутку: поднимал их на ноги, латал раны, вселял веру, отогревал сердце, а потом оплеухой валил навзничь, и это продолжалось снова и снова.

— Ты не замерзла? — спросил подошедший Смирнов.

— Нет, Леш, — она сделала большой глоток.

— Думаешь, так будет легче, если напьешься?

— Не знаю.

— Мы должны…

— Я понимаю расклад.

— Любишь его?

И она разревелась. И била его, Смирнова, кулаками по груди. А он терпел. Потому что понимал. Понимал, что ей сейчас очень больно.

— Леш, уйди, а! Я хочу на небо посмотреть. Одна. — и она легла на землю, как всегда, широко расставив руки.

Его будто обожгло этой фразой. Будто теперь до него, наконец, дошло: это все. Это конец. Она никогда больше не полюбит его, не будет с ним. Ни за что.

— Долго на земле не лежи, простудишься. — и он пошел в дом. Катя достала наушники и вставила их в уши.

«Just one last dance

Before we say goodbye

When we sway and turn around, around, around

It's like the first time» — она подпевала Саре Коннор и плакала, плакала, плакала.…

«Наверное, я уже сильно пьяна, — думала она, — потому что звезды кружат вокруг меня, как в этой песне, как в этом последнем танце».

Он давно сидел в темноте, чуть поодаль от нее. Сидел и смотрел.

О чем он думал? Что чувствовал?

Он понимал, что завтра он должен совершить поступок — он должен отпустить эту женщину, чтобы сохранить жизнь ей и всем, кто его окружал. Могли ли его чувства быть важнее ее жизни? Нет, не могли. Поэтому Хен был практически спокоен. Что делать с болью внутри? Об этом он подумает завтра. Об этом он подумает тогда, когда с ней все будет хорошо.

Он видел, что она лежит на земле, широко расставив руки, и поет эту песню, дурацкую, грустную и сердце разрывающую песню про расставание. Он понимал, что ей плохо, больно, так же, как и ему… Как же он хотел лечь рядом с ней, как тогда, в поле, чтобы она положила голову ему на грудь и обняла его. Но, если он это сделает, он никогда не сможет ее отпустить. Потому что без нее и всего этого он не сможет больше жить.

«Вставай уже и иди в дом», — просил он ее.

Но разве она слышала?

Стало холодно. И он решился. Встав с земли, он подошел к ней и взял на руки.

Ее зеленые глаза были полны слез и нечеловеческой тоски. Она обняла его за шею и, думая, что он — видение, сказала: — Что? Даже не поцелуешь? Ни разу? — и, послушав тишину, ответила сама себе: «Правильно. Иначе отпустить не получится», — она закрыла глаза и уснула.

А он нес ее на руках, так сильно прижимая к себе, будто хотел запомнить этот момент, будто хотел впитать ее запах, ее тепло, ее всю, без остатка, всем своим нутром.

Глава 31

Утром они все вышли на улицу, чтобы проводить Катю и Смирнова.

— Спасибо. Спасибо, что спасли ее. Я буду это помнить, — Леша по очереди пожимал руку каждому из мужчин. Поравнявшись с Хеном, он сказал: «Тебе отдельное спасибо». Смирнов смотрел в глаза этого человека и понимал, что сейчас он делает невозможное. И он его уважал, осознавая, почему она его любит. «Если буду нужен — звони», — он положил лист бумаги в его нагрудный карман.

— Ребят, не буду ничего говорить, — она обняла каждого из стоящих рядом, — буду помнить. Вас и все, что вы сделали.

Так сложно было подойти к нему… Ноги почему-то подкашивались… Катя лишь просто посмотрела на него и сказала: «Прощай, Хен. Пусть все у тебя будет хорошо». И, резко развернувшись, пошла к машине.

— Трогайся, быстрее! — шепотом попросила она Смирнова, едва он сел за руль. — Быстрее, пожалуйста!