Умереть – это не страшно

Помнится, лет в двенадцать я шла из школы, когда на соседней улице заборный штакетник в один момент разлетелся на колья и превратился в «оружие пролетариата» за неимением под рукой булыжной мостовой. Поле боя оглашали дикие выкрики нападавших и обороняющихся. Вы можете удивиться, но матерных слов я тогда не знала, поэтому для меня выкрики дерущихся были просто какофонией звуков. А я сама, испугавшись до смерти, забилась в угол хлипкого сарайчика, поскольку в то время мы с семьей жили в собственном деревянном доме, расположенном хоть и в центре города, но среди ему подобных. Многоэтажки еще не успели захватить частный сектор. Так вот, спряталась я в сарайчике, чтобы переждать побоище, и долго потом не могла выйти, опасаясь нарваться на кого-то из оголтелых бойцов.

Желтой прессы в социалистическом государстве в принципе не существовало, а разборки будущих перестроечных братков и рэкетиров замалчивались, насколько возможно, погребенные среди милицейской нетленки.

Когда город поделился на группы и кланы? Неизвестно. Мой папа рассказывал, что в конце пятидесятых такого не существовало. Могли, конечно, ребята подраться из-за девушки, кому-то наподдать, и ножичком подрезать могли, но это были обычные мужские разборки, безо всякой примеси уголовщины. Мне же довелось жить в иной действительности, где «фабричные», «совхоз», «лыжники», «голубятня» и другие городские группировки имели свои территориальные претензии…

В первый раз я вышла замуж сразу после окончания школы. Это произошло потому, что мама со мной не разговаривала об интимных сторонах жизни. В советское время это было не принято, стыдно, да и вообще, как высказалась одна дамочка во время телевизионного шоу: «В Советском Союзе секса не было». Правда, как она же утверждала позднее, из эфира вырезали часть фразы: «…Секса не было, а была любовь», — но абсурдность и при таком раскладе оставалась. Вся аудитория, включая телезрителей, рухнула на пол от смеха: почему же мы еще не вымерли, как мамонты?! А фразочка стала крылатой.

Тем не менее, забеременела я сразу же, как переспала с первым своим более чем настойчивым ухажером, откуда дети берутся, познав на практике. Родители нас быстренько поженили, поскольку по существующим нормам морали разведенки и матери-одиночки в Советском Союзе приравнивались к легкодоступным женщинам.

Несмотря на мои каждодневные старания, ячейка общества у нас с мужем не сложилась, ведь я хотела видеть точно такую же семью, как моя собственная, в которой я появилась на свет. Где почитали старших, где любили всех родственников, невзирая ни на возраст, ни на занимаемые должности, ни на особенности характера, где на праздники собирались большим дружным семейством за одним столом, вмести ездили за грибами, квасили капусту. Где никогда не слышалось мата, а слово «мужик» было ругательным. Лишь много лет спустя я поняла, что мечта о подобной семье утопична изначально, потому что таких идеальных семей единицы не из сотен, а из тысяч.

К тому же у нас с мужем обнаружились совершенно противоположные представления о семейном отдыхе: я любила цивилизованное времяпрепровождение где-то в санатории или в доме отдыха, чтобы хоть раз в году отойти от уборок квартиры и кухонного рабства, а муж тащился от турпоходов, заездов в турбазы с удобствами в кустах и от ежегодных рыбалок на Ахтубе. И если двух-, трехдневные походы пережить я еще могла с горем пополам, то двухнедельная Ахтуба в августе на сорокаградусной жаре в палатках — увольте! — не для меня.

Все это выявилось значительно позже, а в тот момент, когда я узнала о своей беременности, мамина реакция показалась мне дикой и кощунственной:

— Марш сейчас же на аборт!

Об этом и думать не хотелось. Во-первых, это больно и сейчас. Что будет больно потом — не думалось вовсе. Во-вторых, медицина в то время была, мягко говоря, не на высоте, и огромное количество проабортированных женщин становились бесплодными. А я хотела иметь собственных детей, хотела продолжения себя в веках, видя в этом главное женское предназначение, так что рисковать не стала. В-третьих, если уж так случилось, то — надо рожать, ведь будущий папаша скакал вокруг меня диким сайгаком от счастья, что я стану его женой. Кстати, и сообщать о приятном известии моей маме отправился он.

Свою дочь Алису, рожденную в этом скоропалительном браке, я любила всегда, но воспитывала ее, сама оставаясь ребенком, а значит — максималисткой, не терпящей никаких полутонов, полумер, полудоговоренностей. Компромиссов для меня не существовало в принципе. В чрезмерной опеке своего чада я видела главную задачу заботливой матери. А сколько раз я отбивала маленькую Алису у колошматившего ее отца Леши, моего первого мужа?! Но что-то вкусненькое — ей, а красивое платьишко и туфельки при тотальном дефиците — ей, а связать красивую кофточку и шапочку, а перешить — вручную! — цигейковую шубку, а почитать на ночь книгу, да и не на ночь тоже — ей! Ей! Ей! А свозить в театр или в кино… Если в зубах, как кошка, не носила!