Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу

Видя девичье мучение, я решил подарить ей ожерелье. Хоть кому-то могу сделать приятное — уж если спасти никого не в силах… Она наотрез отказалась от дорогого, как ей думалось, подарка, но я был настойчив. Я прямо златоустом заделался, я не принимал отказов, я был смертельно обижен, я готов был на колени перед ней пасть прямо в снег и в конце концов победил.

Мне было доверено повесить ожерелье на шею. Насти. И я, дрожа, как мальчик, касался кончиками пальцев ее нежной розовой кожи. Повесил. Сумел. Н-да…

Мы разговорились, и вскоре я знал ее нехитрую историю.

Настя была дочерью ссыльного профессора антропологии Николая Павловича Дудицкого, который по завершении срока остался в здешних местах. Все равно его любимая наука по-прежнему была под запретом. Во время долгой ссылки он женился на местной учительнице Марии Федоровне; у них успела вырасти дочь, а младшему сыну Степе исполнилось десять лет. Мальчик учился в ломовской гимназии за казенный счет — как лучший ученик. Вместе семья Дудицких собиралась только на зимних и летних каникулах, когда бывший профессор ездил в город и забирал сына домой. Работал он на медном руднике бухгалтером.

Дочь, Анастасия Николаевна Дудицкая, получила прекрасное домашнее образование, в совершенстве владела тремя языками, играла на гитаре и клавесине, который каким-то чудом попал в здешние края, знала приемы сиамской борьбы. Но применить все эти таланты в Ломовском уезде Илимской губернии было никак невозможно.

Ее приняли в гувернантки к малолетнему наследнику графа Нахметьева, владельца Тутоловского и еще десятка других рудников в разных частях губернии. Граф был щедр и весьма либерален. Казалось, будущее Насти обеспечено. Однако проработала она в особняке Нахметьевых недолго. Девушка сразу приглянулась старому ловеласу. Он выбрал подходящий момент и… Только умело проведенный прием спас ее девичью честь.

Можно себе представить бешенство графа. Настю, понятное дело, немедленно погнали со службы. Для родителей она сочинила весьма убедительную историю — боялась, что отец не стерпит обиды, и тогда быть беде. Но истина вскоре выплыла на свет — графская прислуга проболталась. Теперь вся волость знала, отчего «барин» цельных две недели ходит с рукой на перевязи.

Николай Павлович вызвал графа на дуэль, а когда Нахметьев отказался, дал ему пощечину. Охрана избила профессора и вышвырнула из дверей конторы в сугроб. Никто не смел помочь потерявшему сознание старику. Пока Насте сообщили об отце, пока она примчалась к нему, он успел обморозиться и схватить тяжелейшее воспаление легких. Об антибиотиках в здешней больнице и слыхом не слыхивали. Словом, похоронили Николая Павловича через двенадцать дней.

Впоследствии господин Нахметьев охолонул, пожалел о случившемся, искренне посочувствовал вдове, прислал письмо с извинениями и конверт с круглой суммой. Но отца этим не вернешь. Настя хотела швырнуть деньги графу в лицо, но, стиснув зубы, сдержала порыв: брат за зиму вырос из одежек и по весне ему нечего было носить. Кормить семью некому, а последние деньги ушли на лечение и похороны.

Мать за время болезни мужа истратила все свои невеликие силы, исхудала и за считанные дни постарела лет на двадцать. Отныне ее удел — отчаянная слабость и непрерывные головные боли. А значит, ей нужен уход, дорогие лекарства и хорошее питание.

И теперь Настя с утра до ночи шьет женам рудничных инженеров и конторщиков платья да жакеты по ромейским и галльским выкройкам. Надо полагать, сама фасоны выдумывает — где ж ей взять такую ценность?.. О замужестве и не мечтает — по крайней мере, до тех пор, пока не выучится в гимназии братик. Да и потом… Разве больную мать одну оставишь?

С ярмарки Настя уехала домой, найдя местечко на порожней телеге, которая возвращалась с торжища. Возница прикатил на ярмарку с десятком мешков муки, с окороками, бочонками масла и другой провизией, а домой вез какую-то длинную штуковину, тщательно обернутую в рогожу. То ли ружье, то ли что получше. Лихие нынче времена.

Настя уселась на присыпанную мукой солому, положила на колени торбочку с отрезом и сладостями. Мы договорились встретиться на том же самом месте на следующий год. Я проводил Настю, помахал вслед рукой, прекрасно зная, что мы никогда не увидимся.

«Милая девушка… Еще одна милая девушка, которая не для меня — обложенного волка, — думал я, возвращаясь на ярмарку. — Разделив мою судьбу, Настя тоже станет мишенью, и вряд ли я сумею уберечь ее от смерти или иного лиха».

Распустив остатки партизанского отряда, я перешел на нелегальное положение. Законспирировался как следует — пришлось повозиться, но зато у меня была надежная легенда и почти подлинные документы аж до седьмого колена.

Сдаваться я не собирался и задачу перед собой поставил не то что многотрудную, а пожалуй, и вовсе невыполнимую: выявить и истребить под корень тех, кто устроил бойню в Нарыме, в штабе Армии Белого Солнца.