Умереть на рассвете

Иван рванулся к двери, но на дороге встала Ульяна. Мать, упав на колени, зарыдала, обхватив сына за ноги. Будь это кто другой — отшвырнул бы не думая, но через мать переступить не смог.

— Мать, да ты что? — растерялся Иван, поднимая Ульяну с пола. — Успокойся, не поеду я никуда.

Усадив мать на лавку, сел рядом. Ульяна, проревевшись и просморкавшись, начала выговаривать Афиногену:

— Вот ты, дурак старый, зачем парня подстрекаешь? Помочь ему надо, видите ли! Да еще и Яшку позвать! Ваньку хочешь под монастырь подвести да и Яшку заодно? У Яшки детишек трое, куда ему? Да было бы из-за чего, из-за бабы. Баб нынче всяких много, из-за каждой башку подставлять? А у Ивана своя жена есть, законная. Эх, Вань, не позорил бы ты меня на старости лет, жил бы ты с Марфой, все чин по чину бы было.

Фроськиного отца Иван помнил смутно. Да и откуда? Иван еще парнем был, а Артемий был уже женатым мужиком. Бывало, дрались Демьянка и Дорка между собой, а потом мирились. Но парни дрались и мирились с парнями, а мужики с мужиками. Артемия уважали, потому что он был мужик серьезный и малопьющий.

— Ваня, ты дядьку Артемия пойми — он из-за дочери сильно переживает, — неожиданно вмешалась Марфа.

— Налей-ка нам, мать, еще по рюмашке, — подал голос отец, обрадовавшийся, что помогать сыну не требуется.

— А чего ему переживать? — хмыкнул Иван, немного успокоившись. — Фроська — не девка на выданье, девство беречь не надо, баба уже, замужем побывала, мужа похоронила. Живет сама по себе, доедать-допивать к отцу с матерью не ходит. Не нравится, что с женатым мужиком живет?

— По нонешнему-то времени, хрен поймешь — женатый аль не женатый, — усмехнулась бывшая жена. — Раньше, коли в церкви венчанные, так женаты. А нонеча, как церкву закрыли, в сельсовет идти надо, бумажку тебе с печатью дадут — вот и женат. Развестись хочешь — опять в сельсовет, снова бумажку выпишут. Развод, вона как! Одни бумажки кругом, тьфу ты.

— Ну, мы с тобой и по старому времени могли развестись, — усмехнулся Иван. — Спрашивал я у одного попа — можно, мол, батюшка, венчанным супругам развенчаться? А он — христианин должен сочетаться браком один раз, но ежели, сын мой, в браке детей не нажито али жена изменяет, то следует испросить у правящего архиерея благословления.

— Да я это и без тебя знаю, — отмахнулась Марфа. — Я бы сама с тобой развенчалась, да где архиерея найти? Владыку Варсонофия расстреляли, других тоже не видно.

— У Варсонофия дома гранату нашли, — сказал Иван, вспоминая восемнадцатый год. — А еще он контриком был, целую организацию создал. Я сам про то в газете читал.

Марфа лишь отмахнулась и, словно не услышав бывшего мужа, говорила:

— Да что про архиереев говорить, если и простых попов не осталось. Кого не расстреляли, тот в тюрьме сидит. У тех, кто на воле остался, последнее отымают. Вон у батюшки Михаила в Чуди все зерно из амбара вывезли! (Иван чуть не заорал: "Не все, половину только!", но промолчал.) Если по церквям такое непотребство творится, что про другое говорить? По нонешним временам, кто с кем живет, всем нас… ть. Жила бы Фроська с женатым мужиком, простым да работящим, так хрен-тο с ней, перетерпел бы батька. Ну, разве что сходил бы да тебе в морду дал, а ты бы ему сдачи, потом бы сели да выпили, помирились. Или коли бы вы в законном браке были, так тоже деваться отцу с матерью некуда. А у вас — ни то и не се. Тебя убьют, а ее из-за тебя в тюрьму посадят, а чего ради? Не хочет Артемий, чтобы дочка с бандитом жила. Ну, подумай, какой отец такой жизни для дочери хочет? Доведись до тебя, коли бы у нас с тобой дочь была, хотел бы, чтобы родная кровинушка полюбовницей у бандита была?

— Марфа, ты скажешь тоже! — поджала мать губы, обидевшись на слова невестки. — Ты чё такое про Ваню-то говоришь? Какой он бандит?

— А кто он тогда? Труженик честный? Работает от зари до зари, пот льет? Все говорят, что Иван Николаев с бандой своей народ грабит. Сколько уже убили?

— Да мало ли что люди скажут! — попыталась мать заступиться за сына. — На каждый роток не накинешь платок! Все знают, что Ваня на двух войнах воевал, Советскую власть в волости да в уезде устанавливал, израненный весь. Ему Советская власть за службу денег дала!

— Ой, матушка, какая Советская власть? — всплеснула руками Марфа. — Что ты тут мелешь?! Советская власть лишь отнимать горазда. Откуда твой Ваня мерина взял, муки нам привез?

Марфа говорила чистейшую правду, но слушать ее было неприятно. Слова жены, пусть и бывшей, резали не хуже острого ножа.

— Ну, Марфушка, выдала ты мне на всю катушку! — скривился Иван. — Вон, значит, ты меня кем считаешь! Бандитом.

— А я что, осуждаю тебя, что ли? И за муку спасибо, и за другие гостинцы. Осуждала бы, так не брали бы мы ничего. Каждый как может, так и живет, кто вкалывает, а кто отбирает, — дернула плечом Марфа. — Конец-то у нас все равно один. Или работаешь, как лошадь, чтобы сдохнуть от такой работы, либо как ты — окаянствовать, чтобы в тюрьме сдохнуть.

— Ладно, родственники дорогие, пойду я, — начал собираться Иван.