Умереть на рассвете

Иван осторожно вошел в сени, остановился у двери, прислушался — ага, стоят, выжидают. Небось уже о премии мечтают, которую за поимку бандитов отвалят. Вытащил коробок спичек, соорудил нехитрую хлопушку — выдвинуть две спички, вставить между ними еще одну, чиркнуть, а там… Потянул дверь на себя, крикнул:

— Ложись! Граната!

Внутри избы вспыхнуло и сразу погасло яркое пламя, но и этого было достаточно, чтобы увидеть двух мужиков в кожаных куртках, упавших на пол и грамотно закрывших руками головы… Удар кулаком одному, ногой в голову второму — и уже можно зажигать керосиновую лампу, вязать пленных, отбирать оружие и рассматривать добычу.

Первый из сыскарей — помоложе, очухался быстро. Второй, постарше, чуточку позже. Но тоже зашевелился и тоже был недоволен. А кто будет доволен, оказавшись связанным и лежащим в углу?

— Слышь, Николаев, руки нам развяжи! — потребовал первый.

— А еще и оружие прикажешь вернуть, и удостоверение? — с интересом спросил Иван, читая фамилию. — Ага, инспектор уголовного розыска Толмачев. А это — инспектор уголовного розыска Баринов. Ну, господа-товарищи, будем знакомы.

— Верни, не то хуже будет.

— Кому хуже? — деланно засмеялся Иван. — Мне хуже не будет, стенка светит по-любому, а вот вам, товарищи инспектора, за утерю оружия и удостоверений что будет?

Парни лишь засопели, с ненавистью посмотрели на бандита, который не просто взял их в плен, так еще и глумится. Знает же сволочь, что трибунал светит.

— Давайте так, парни, вы мне расскажете, чего вы на меня вдруг взъелись, а я вам за это жизнь сохраню и никаких тайн от вас взамен не потребую. Понравится ваш рассказ, я вам и удостоверения верну. Лады? Только не говорите, что каждому бандиту собачья смерть. Я, почитай, с ноября того года окаянствую, а вы меня лишь в апреле ловить стали. Это ж почти полгода розыск бездействовал!

— А кому действовать-то было? — огрызнулся Баринов. — В уездном утро всего четыре человека служат, в губернском — восемь. Если бы ты один такой был, давно бы прихлопнули. Так и помимо тебя бандитов хватает — Бекешкиных лови, Панькиных. А гастролеров из Питера кто станет ловить? До тебя пока руки не доходили. Михаил Семенович, как в марте начальником стал, приказал банду Николаева в первую очередь уничтожить. Он для этого со всей губернии инспекторов уголовки собрал. Рябушкин тебя еще с восемнадцатого года помнит, потому что подлец ты и шкурник. На сегодняшний день ты самый социально опасный бандит, да еще и батькой Махно себя называешь. А Махно — он Советской власти первейший враг был!

— Скажи-ка тогда, инспектор, почему подлец и шкурник Николаев на фронт ушел, против Колчака, потом против Деникина и Врангеля дрался, именное оружие от товарища Фрунзе получил, а честный Рябушкин в Череповце оставался, с крестьянами воевал?

— Рябушкин был там, куда его партия поставила! — веско сказал инспектор Толмачев, а потом, словно бы удивился: — Так ты, Николаев, на фронте был? Ты ж революцию должен был защищать, а ты мирных людей убиваешь. Ведь на тебе уже тридцать трупов висит, с полсотни разбоев.

— Сколько-сколько? — удивился Иван. Трупов, конечно, на нем висело немало, но уж никак не тридцать. Даже если со старухой брать — не больше шести. И пятьдесят разбоев никак не могло быть. Не иначе, повесили на него все нераскрытые убийства и грабежи. Но вслух сказал:

— Это вы правильно сделали. На хрена убийства да грабежи раскрывать, если их на одного человека повесить можно? У Леньки Пантелеева такое же было.

— Так ты, получается, Пантелеева знал? — удивился Баринов. — Еще скажи, что вместе с ним питерских нэпманов грабил.

— Подожди-ка, — вмешался Толмачев, что постарше. — А ведь к нам из Питерского губрозыска ориентировка приходила. Мол, в соучастии в преступлениях Пантелеева-Пантелкина подозревается некий Иван Николаев. Мы-то мимо ушей пропустили — ну, мало ли Николаевых на свете. А это ты…

— Да врет он, цену себе набивает, — усмехнулся Баринов. — Думает, если он с Пантелеевым заодно был, так, может в Питер передадут, а там и сбежать можно.

Николаеву стало смешно. Вот сидит тут перед ним, да еще и условия ставит.

— Не забывай, сучонок, что я тебя поймал, а не ты меня. И жизнью твоей я сейчас распоряжаюсь, а не ты моей. Ладно, парни, — поднялся Иван. — Надоело мне с вами лясы точить.

— Слышь, Николаев, ты же от нас никуда не денешься. Давай сдайся добровольно, на суде зачтется. Рябушкин распорядился — арестовывать всех, кто с тобой хоть какое-то дело имел. Даже если тебя чаем поили. Задерживать станут по подозрению в соучастии в грабежах и убийствах, в тюрьме будем мариновать, пока ты не сдашься.