Умереть в Париже. Избранные произведения

Расставшись с мужем и оказавшись в полном одиночестве на больничной койке, я впервые задумалась о том, что роды требуют от женщины такой же душевной подготовки, как от воина — предстоящая битва, размышляла о своей слабости, о том, какой плохой я была женой, и содрогалась от ужаса — не умру ли я здесь вот так, в одиночестве? Тогда мысль о смерти впервые посетила меня, а поскольку был рождественский сочельник и из собора поблизости постоянно доносился колокольный звон, я стала усердно молиться, хотя и не знала слов католических молитв… Со смиренным сердцем молиться о том, чтобы мне была дарована возможность благополучно родить здорового ребёнка.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Доченька моя, до сегодняшнего дня я писала эти записки для себя самой, но теперь настало время писать для тебя. Пока я жила в Клямаре и, пытаясь бороться с болезнью, время от времени записывала то, что приходило мне в голову, ты всегда была рядом со мной. Потом, оставив тебя в далёкой Франции, я уехала лечиться в Швейцарию. Сначала я нарочно не бралась за перо, надеясь постепенно забыть тебя, но получилось наоборот, ты завладела всеми моими мыслями, моей душой, мне даже кажется, что ты стала мне гораздо ближе, чем была раньше. И я решила продолжить эти записки, которые на некоторое время забросила. Наверное, у меня уже нет будущего. Есть только ты и надежды, связанные с тобой…

Как я уже писала, я легла в клинику для рожениц накануне Рождества. На следующий день оба мои доктора Б. и Н. устроили консилиум, чтобы решить: не опасно ли мне рожать самой и не лучше ли ускорить роды? И кажется, пришли к выводу о необходимости кесарева сечения. Но я категорически отказалась. И не потому, что боялась операции. Я не могла доверять врачам, которые заботились только о моём здоровье и совершенно не думали о драгоценном существе внутри меня. Я боялась врачей, которые ради моего здоровья без малейших колебаний пожертвовали бы моим ребёнком. Они успокаивали меня, говоря, что с тобой всё будет в порядке, но я не верила им — а вдруг тебя повредят, когда будут вырывать из моего чрева? Я предпочитала дождаться естественного хода событий, считала, что плод должен упасть сам, достигнув полной зрелости. К тому же все эти слова о моей болезни, о моём здоровье уже не производили на меня никакого впечатления, меня поддерживало существо, растущее внутри моего тела, я испытывала удивительное чувство полноты жизни, которое не только помогало мне переносить слабость и вялость, но и наполняло меня сладостным ощущением счастья.

— Подождите, пока срок подойдёт к концу и ребёнок сможет родиться естественным образом. Не беспокойтесь за меня, со мной ничего не случится… — упрашивала я докторов.

Я опасалась, как бы, глядя на меня, они не пришли к выводу, что все японки своевольны и упрямы, ведь с какого-то времени я стала ощущать себя не просто отдельной личностью, а представительницей японских женщин. Словно в тот день, когда мы покидали Японию, за моей спиной незаметно для меня самой был установлен японский флаг. И в тот момент я, как ни странно, тоже подумала, что не имею права на личные ощущения. Однако доктор Б. добродушно улыбнулся.

— Вспомните о японских воинах, — пошутил он, — предстоящая вам операция не идёт ни в какое сравнение с харакири, это всё равно что подстричь ногти.

— Да нет, доктор, я вовсе не боюсь. Я буду ждать рождения ребёнка с таким чувством, будто собираюсь совершить харакири.

— Но ведь и само харакири противоречит здравому смыслу, наверное, поэтому оно давно вышло из моды. Надо вести себя так, как подсказывает здравый смысл.

— Ведь я выдержала эти три месяца. Вряд ли ещё один повредит моему здоровью.