Умереть в Париже. Избранные произведения

Однако отец всё не мог решиться на это. От продолжительных терзаний в последний год он, говорят, целыми днями, словно психически больной, то торчал неподвижно под деревом, то, скрестив на груди руки, подолгу предавался размышлениям на самом солнцепёке. Деревенские судачили:

— А молодой-то хозяин главного дома в ересь какую-то впал — состояние вон всё прахом пустил, да и самого вишь как немочь одолела!

А тем временем отец был одержим идеей Бога, он жаждал увидеть его собственными глазами, найти доказательства его существования. Без этого не было ему счастья, и не мог он по завету Божьему отбросить все желания и жить только служением. В этом смысле отец, в сравнении с мамой, возможно, был неверующим.

Мама, объясняя, что все беды от недостатка веры, убеждала его, что, даже и не посвящая себя служению целиком, можно молиться с семьёй в имеющемся у нас маленьком домовом храме и, как прежде, довольствоваться мирным бытом, ибо это жизнь вполне достойная истинно верующего.

Однако отец — не потому ли, что уже был избранником незримого Бога? — не мог удовлетвориться идеалом праведной жизни в семье, о котором говорила мама, — он искал Бога всей душой и до изнеможения жаждал увидеть его собственными глазами, подчиняться его повелениям.

Возможно, Вам известно, что в те годы конечной целью жизни верующих считалось возведение на Земле Алтаря Сладчайшей Росы. Полагали, что именно тогда Япония и по названию, и по сути станет Божьей страной, а на Алтарь с неба изольётся Роса Благодати, и всякий испивший её избавится от всех недугов, страждущие омоют душу, и всё человечество тогда обретёт счастье — так нам рассказывали с младенческих лет.

Впрочем, поскольку возведение Алтаря Сладчайшей Росы символизирует духовное преображение человека, это его извечная цель. Сладчайшая же Роса, по-видимому, означает исполненное сострадания материнское молоко. Отец же, как все верующие тех лет, понимал всё буквально и лелеял безрассудную мечту о том, что если бы Господь немедля излил на него обетованную Росу, это стало бы лучшим доказательством Его бытия, естественным образом разрешило бы все мучившие отца вопросы и позволило бы ему с радостью следовать велениям Божьим, отказаться от всякого имущества и пасть на дно жизни…

Мама, когда он признался ей в своей мечте, сочла, что его претензии к Богу о доказательствах свидетельствуют о низком духовном уровне, и вразумляла его, что верующий чувствует присутствие Божие в собственном сердце.

Наступил как раз мёртвый сезон, лов тунцовых закончился, и у сельчан было много свободного времени. Отец день за днём проводил, уединившись в нашем маленьком домовом храме в уголке усадьбы. Маму это особенно не удивляло, но прислуга обоего пола распускала слухи, что он не в себе, да и бабушка с дедушкой стали беспокоиться.

Однажды поздно вечером отец прибежал домой из храма и, учащённо дыша, сказал маме:

— Велика и не заслужена нами милость Божия! Радуйся — я слышал Его голос, ясно слышал собственными ушами! Мне было откровение, что завтра на рассвете мне будет дарована Сладчайшая Роса с листьев лотоса из пруда за домом.

И всю ночь потом, славя Бога, он в полный голос распевал священные гимны Микагураута, так что мама, не зная отдыха, с беспокойством прислушивалась: уж не помешался ли он в самом деле?

Может быть, Вы помните — если пройти между белых стен складов для рыболовных снастей и выйти на задний двор, взгляду открывался обширный лотосовый пруд с огромной — в два обхвата — старой камелией на берегу, постоянно усыпанной ярко-красными соцветиями? (Множество раз я слышала в детстве от мамы, что она вставала пораньше — посмотреть, как раскрываются цветки лотоса, или о том, что на старой камелии вили гнёзда разные птицы.) Помните — на задний двор нас не пускали, но возле пруда за домом позволялось играть всем соседским ребятишкам и они всегда там собирались? С берега пруда там неподалёку было видно устье реки Н., и мы ещё всегда состязались в отгадывании по парусам названий рыбацких судов, возвращающихся в гавань из залива С. (По сей день всё это у меня перед глазами — белые паруса на закате отсвечивают алым, а вода речного устья отливает золотом, и по ней скользят рыбацкие шхуны.) Из откровения следовало, что Сладчайшая Роса будет пролита на лотосовые листья именно этого пруда — немудрено, что маме это показалось сомнительным.