Умягчение злых сердец

Установили уже накануне изъятия и ознакомления с этим письмом, что Виталий Васильевич Тандетников был классным и заядлым бильярдистом, в ставках не мелочился, 29 июня, ровно за месяц до трагического для него исхода, проиграл пятьдесят тысяч.

В сбербанке, расположенном неподалеку от его квартиры на Кропоткинской, обнаружили всего один вклад на его имя на двенадцать тысяч рублей. Но должны быть еще, и не мало, просто хорошо спрятаны. Судить можно хотя бы по тому, что даже у несостоявшегося кладбищенского продавца буклетов Могнолина, недавно купившего «Жигули», в четырех сберкассах хранилось на сохранных свидетельствах облигаций еще не на одну такую машину. А Сергей Могнолин пешка по сравнению с сыном Великониды.

Сотрудники столичной милиции истолковали письмо из Архангельска так: написано постоянным партнером Тандетникова. Упоминаемые семьдесят пять рублей, это, конечно, — учитывая хотя бы сумму проигрыша на бильярде, — семьдесят пять тысяч. Если отбросить витиеватую преамбулу о погоде, ревматизме, лечении на водах, выйдет: куплю товару на эту сумму, и не требуй, чтоб хоть на копейку больше истратил. Не случайно очерченное ограничение? Тандетников пытался договориться с неведомым пока корреспондентом о более крупной сделке? Других поселений староверов, обладателей древних икон, у Тандетникова не было на примете, и проигрыш подтолкнул на рискованный шаг — отправить группу в Нетесовский район, грабить в непосредственной близости от пристанища матери?

Картина прорисовывалась все четче. Единственное, что оставалось совершенной загадкой: прежние маршруты десантников за старинными образами.

— Виктор Петрович, мне кажется, в Коломну ездили не зря, — сказал Шатохин.

— Вот как? — Пушных посмотрел вопросительно.

— Помните Ефима Лоскутова?

— Который дома покупал, статьи писал?

— Да.

— Заодно с ними?

— Не уверен. Вряд ли. По-моему, когда предупредили, урок впрок пошел. Не о том речь. Я еще, когда первый раз просматривал его статьи, обратил внимание, как он подробно описывает свои путешествия в скиты. Вот. Теперь выписки сделал. — Шатохин положил лист на стол полковнику.

Было пять коротких отрывков.

«В Мадоге — окраинном населенном пункте района, где всего двенадцать жилых домов и куда хоть с трудом, но можно добраться автотранспортом, — пересаживаемся на коней. Едем верхом до Ергайского ельника, — там спешиваемся. Теперь путь пешком, но уже недолгий, семь километров на северо-запад», — прочитал Пушных первую выписку.

«В Мадоге», «до Ергайского ельника», «семь километров на северо-запад» — было подчеркнуто. После пробела — новый текст, из другой статьи.

«Трудовая пчелка» — отделение колхоза. Нарекли его так потому, что занимаются здесь исключительно пчеловодством. Сюда уже от центральной усадьбы колхоза нет пешего пути, а нашей этнографической экспедиции и от этого тупикового местечка шагать да шагать прямиком через Весеневское болото до Маяка — фосфоресцирующего в темноте, догнивающего ствола дерева с единственным суком-обрубком...»

И здесь были подчеркивания.

— Прямо-таки путеводитель по скитам, — прочитав вторую выписку, сказал Пушных.

— Да. Будто боялся: заподозрят его, что не был там с экспедицией.

— Наверно, все же другое, — возразил полковник, продолжая читать дальше. — Сильные впечатления и желание поделиться ими.

— Мне потому и кажется: если скиты и там ограблены, он ни при чем. Просто, может, не имел права так конкретизировать.

— Почему, собственно, не имел права? — опять не согласился Пушных. — Был в экспедиции, на своей земле.

— Вы же сами сказали: путеводитель, — напомнил Шатохин.

— Сказал. Но если он обязан шифровать, то для чего мы? Ладно. По всем этим «лоскутовским» местам сделаем срочные запросы. Пока имеем одни предположения. Возможно, там и ограблений не было.