Умница, красавица

Барби (девушка, не кукла) была не какая-нибудь нищая девчонка с окраины, которая, широко раскрыв глаза и рот, стремится к красоте и деньгам. В ее семье были знаменитые юристы, и она понимала, что живая Барби с такими длинными ногами, как у куклы, не могла бы стоять прямо, а ходила бы на четвереньках. Поэтому она и не пошла искать счастья в список «Форбса», чтобы пристроить среди миллионеров свою лучезарность, а отправилась в клинику на Чистых. Девушка Барби все правильно понимала про жизненные ценности, ценности располагались в ее голове по порядку, как трусики на полке, – любовь и семья занимали на полке третье место, после образования и карьеры.

Барби твердо знала, чего хочет, – хирурга Князева, и была по-честному в Князева влюблена. Кроме этого, она соблюдала главное правило девушки – непременно нужно иметь на примете кого-нибудь еще, другого Кена, другого принца. И у Барби всегда был на примете КТО-НИБУДЬ ЕЩЕ.

Когда Барби увидела хирурга Князева, подъезжающего к клинике на машине Jaguar New XJ 3,5 Executive, она улыбнулась ему лучезарной улыбкой и сказала:

– Какой ты красивый в этой машине…

Вечером, дома, она методично перебила своих кукол – всех. Выдернула пятьдесят шесть кукольных ножек. Одна Барби была Барби-Секретный-шкафчик, в груди у нее было отверстие, закрывающееся дверцей в форме сердца. Дверцу можно было открывать и прятать туда какой-нибудь девичий секреток. Ее она тоже растерзала.

Но Барби и дальше будет той же Барби, нежной, светящейся. Для КОГО-НИБУДЬ ЕЩЕ, а возможно, и для хирурга Князева. Кто знает, как сложится…

ИЮЛЬ, ЖИЗНЬ НАСЕКОМЫХ

Соня нервничала, металась по квартире, ей все казалось, будто она забыла самое важное, самое Антоше нужное. Каждый раз она собиралась на дачу к Антоше так тщательно, будто он жил не в Комарове – небольшой деревянный дом на пятнадцати сотках, рядом станция, магазин, залив, – а зимовал на отколовшейся льдине, и она была его единственной связью с Большой Землей. Без разбора накупала книжек, игр, дисков, на даче под приветственный лай Мурзика сваливала все это в кучу на веранде и, закрыв глаза, прижималась к Антоше, утыкалась губами в ямочку на шее, так, словно хотела напиться. На этот раз она привезла Антоше два огромных тома «Жизни насекомых» Фабра, сачок, прозрачные кюветы для жуков – не живых, ни в коем случае не живых.

…Книжки и игры на веранде выросли в большую Кучу. Алексей Юрьевич, изредка наезжая на дачу, подкладывал в Кучу еще кое-что – задачники. Алгебра, геометрия, физика. Алексей Юрьевич был конечно же не дурак, чтобы просто складывать в Кучу задачники и не потребовать отчета, – к концу лета Антоша должен был сдать отцу километры решенных задач.

Антоше Куча была безынтересна, особенной его нелюбовью пользовались задачники по алгебре, геометрии, физике. Но расплата была где-то очень далеко, а сейчас у Антоши в Комарово были совсем другие дела – жуки, стрекозы, бабочки, божьи коровки. Особенно жуки. Что-то он с ними все время делал: подкармливал, строил для них домики, рыл водоемы и прокладывал дороги – в общем, наблюдал. Что будет, когда вместо тетрадей с задачами он предъявит отцу тетрадь, расчерченную на графы «жук-плавунец», «жук-пожарник» и так далее?.. А, собственно, зачем думать, что БУДЕТ, если сейчас все замечательно?..

– Я люблю тебя, Сонечка, я тебя люблю… – это телефон, мобильный. То есть это Князев позвонил Соне на дачу.

…КАК люди жили без телефонов? Без мобильных. Если у кого-то возникала срочная необходимость сказать «люблю», что же он – выходил во двор, продирался сквозь развешенное на веревке белье, поднимал глаза к небу и кричал, выбрасывал во вселенную свое «люблю-у!»?..

– Ты моя хорошая, ты моя единственная, я так соскучился, – горячо шептал в телефон хирург Князев.

Теперь, научившись говорить «люблю», он все повторял и повторял, как голодный, – «люблю тебя, люблю»… И каждое новое ласковое слово Князев сначала осторожно пробовал на вкус – «маленькая моя, любимая», а потом уже уверенно говорил – «маленькая моя, любимая». И неизвестно, у кого больнее замирало сердце, у Сони, неласковой, нещедрой на слова, или у Князева, который шептал нежности горячечными губами и удивлялся – неужели это он, Алексей Князев?..

Особенно почему-то их обоих, и Соню, и Князева, трогали не любовные, а самые простые ласковые слова, с какими обычно обращаются к детям, – солнышко, зайка, – какое-то в этих домашних словах было доверие.

– Спокойной ночи, любимая… – Алексей хотел было отключиться, но спохватился и выкрикнул: – Соня!.. Солнышко…

Сонины мысли этим летом в точности повторяли Анто-шины – зачем думать, что БУДЕТ, если сейчас все замечательно?..

Измена мужу, незаконная любовь в чужой захламленной комнате – все это, у порядочной, конечно, девушки, вроде бы должно сопровождаться чувством вины. Это чувство вины в литературе называется «стыд обратного пути» – имеется в виду, что порядочная девушка со счастливым нетерпением мчится «туда», в комнату с продавленным диваном, и еле волочит ноги от стыда на пути «обратно», на Таврическую, 38 А.