Умом Россию не поДнять!

Однажды шеф нашей экспедиции, профессор, когда мы находились в кунаширской тайге, подозвал меня к себе и показал на высокий пирамидальный фиолетовый цветок, ростом выше человеческого: «Смотри, как цветет евпаториум! Надо же, я никогда не видел, чтоб евпаториум зацвел так рано». Он несколько дней радовался этому евпаториуму. Потом два дня был потрясен пестиками какого-то петазитиса орвендиса. В течение нашей экспедиции он не раз показывал мне с восхищением и счастьем в глазах листочки люпиновидного клевера. В такие моменты глаза у моего «чмокнутого», как я в то время считал, профессора были счастливее, чем у современного банкира после заключения выгодной сделки на получение гранта от Европейского банка развития под залог мрамора, оставшегося от строительства храма Христа Спасителя.

Зато какой счастливый момент в моей жизни наступил, когда мои друзья вернулись из Сочи и ничего интересного, кроме как о снятии похмельного синдрома саперави и мацони, не могли рассказать. Я же взахлеб, с выражением рассказывал им о токсикодендроне и «медвежьей дудке» с таким восторгом и так талантливо, что кто-то из друзей заявил, будто я сам стал похож на токсикодендрон.

А на одном из Курильских островов жил нивх. Звали его Чурик. У него была русская жена, пятеро детей, множество собак и медведь. Вокруг дома висела вяленая рыба, которая издали мне, городскому жителю, напоминала выстиранные носки на веревке. Дети играли с собаками, кормили рыбой медведя. Нивх промышлял рыболовством, работал проводником в экспедициях. Заработанных в экспедициях денег ему хватало на все его хозяйство. Неподалеку от дома был огород и несколько ульев. Так что его жена тоже без дела не сидела и поэтому так же, как и ее муж, почти всегда улыбалась. Нивх угощал нас трепангами, гребешками и ухой с затушенной прямо в чане, где она варилась, головешкой из костра. «Этим уха отличается от рыбного супа, – объяснил он. – В ней должна чувствоваться энергия костра, природного огня». Когда мы, «городские недоросли», ели, причмокивая, его уху и просили добавки, на его лице, выражаясь всепонятным языком сегодняшнего обывателя, лежал отпечаток большого человеческого счастья!

Да, Курильские острова что-то растревожили в моем несозревшем организме. С тех пор меня всегда тянуло за рамки «бермудского» всезасасывающего треугольника – телевизор, застолье, тусовка... Мне всегда хотелось срежиссировать себе как можно больше счастливых моментов. Например, поехать на Камчатке в село и посмотреть, как все-таки выглядят те, кого называют коряками. И главное, за что их так назвали? А их жены? Они что, корячки?

Если бы мне сегодня предложили прожить жизнь заново, я бы не упорствовал. Да, я снова хотел бы побывать на Тяте-яме, с агитбригадой поехать на БАМ, выступить у рыбаков Камчатки или на лесопилке у лесорубов Сихотэ-Алиня, заночевать в гамаке в бразильских джунглях, полетать на самолетике над загадочной перуанской долиной Наско, пройти на атомоходах и сухогрузах Северным морским путем и сыграть в волейбол с местной командой атомохода в их ангаре, полюбоваться картинами Модильяни в Риме, попытаться разгадать загадку Джоконды в Лувре, прикоснуться душой к египетским и мексиканским пирамидам, увидеть Отелло в исполнении Джона Гилгуда в лондонском театре «Олд Вик», влюбиться в ботанической экспедиции в повариху, полюбоваться тем, как цветет орешник в тайге, и порадоваться тому, как термиты обустроили свою цивилизацию в саванне.

* * *

«Новогодний голубой огонек» по-масайски завершился. Луна поблекла, ветер стал холодней. Официанты устали и прекратили улыбаться даже нам, русским. Я возвращаюсь в свою пятизвездочную палатку. Джип роется в темноте, в саванных холмах и кочках, как фрегат в океанских ночных волнах. Вдруг он резко тормозит, и нас встряхивает, как будто мы картошка в пыльном мешке, брошенном на пол. Дорогу переходит стадо слонов. Слоны не торопятся. Они не знают, что сегодня Новый год. В свете фар слоны похожи на черно-белое сновидение. Интересно, как это соотносится с муд ростью:

Как встретишь Новый год – так его и проведешь!