Умом Россию не понять. Рассказы

«Одышка! – понял Алеша. – Все людям отдал, отсюда и сердце у него больное. Надо бежать, кого-нибудь позвать!»

Но настоятель уже пришел в себя и с трудом тихим голосом продолжил говорить:

– Знаю про горе твое личное, Алеша, скорблю вместе с тобой и молюсь за тебя, но вижу я, что впадаешь ты в уныние, а это, сам знаешь, большой грех… Отпускаю тебя, Алеша, в отпуск, съезди куда-нибудь, отдохни и нервы свои успокой…

Приглашение отца Михаила приехать к нему погостить молодой священник принял не раздумывая.

Недалеко от поселка и деревни находилась обитель монашеская со своей церковью. Монастырь вместе с Верхними холмами и Озерским образовывали что-то вроде треугольника. Их связывали между собой проселочные дороги, слабо наезженные и местами поросшие бурьяном, поскольку надобность в общении у местных жителей двух поселений между собой, да и с монастырскими возникала редко. Верующих в деревне было мало: стариков почти не осталось. Вот и жили все сами по себе вполне самодостаточно. Только девки сильно переживали оттого, что женихов было раз-два и обчелся. Всего в приход отца Михаила кроме Верхних холмов входило еще несколько отдаленных деревень.

Первое время, как Алексей поселился в заброшенной избе, пересудов у местных жителей было много. Девчонки, нарядившись и даже наведя макияж, каждый вечер прогуливались мимо его избы. Встретив Алешу на улице, обязательно здоровались по-старорусски, с поклоном. Но стоило один раз выйти молодому человеку из избы в рясе, как сразу же смолкли все разговоры, успокоились девчата, и народ решил: монах приехал, отшельником жить будет. Но оказалось, что был он общителен, любил поговорить с незнакомым человеком; больше, чем сам говорил, слушал собеседника, иногда задавая вопросы, пытаясь проникнуть в суть его души и понять его, ничего сам не утверждая и ничего не доказывая тому. Он сразу же располагал человека на откровенный разговор.

Часто Михаил навещал друга, и они разговаривали о Боге, о жизни и о своей службе. Однажды Алексей спросил:

– Миша, у тебя не бывает сомнений в том, что ты решил стать священником?

Лицо Михаила сразу напряглось, он весь поджался, в глазах появилась безысходность. Он надолго задумался: то ли размышлял, как ответить, то ли решал, стоит ли вообще отвечать на заданный вопрос. Наконец он заговорил:

– Я ведь намного старше тебя. После детдома, перед тем как я решил поступать в семинарию, помотало меня по жизни, хлебнул всякого. Так что сомнения мои, как я думал, должны были остаться в той жизни. Ведь в священники жизнь меня определила. Но мысли о том, что я выбрал неправильный путь по жизни, действительно нет-нет да и приходят в голову. Мне иногда удается помочь людям в их мирских проблемах, но как священнослужитель я бессилен что-либо изменить и в головах людей, и в самой жизни; жизнь идет сама по себе, церковь существует тоже сама по себе. Мы проповедуем, а больше пассивно наблюдаем, стоя на обочине жизни. Я пока не решил, усомнение ли это в вере или в собственных силах, но когда я об этом задумываюсь, то до головной боли.

– К сожалению, я услышал именно то, о чем думаю сам, – сказал Алексей и задумчиво добавил: – Я ведь тоже путь священника выбирал осознанно.

Они еще долго стояли молча. Первым пришел в себя отец Михаил:

– Нам ведь исповедоваться надо, Алексей, давай сходим в монастырь;

там старец Епифан живет, может, он слово свое мудрое скажет и развеет наши сомнения?

– Согласен! – ответил Алексей, крепко уцепившись за эту мысль.

Они договорились о дне и часе, когда пойдут в монастырь, и расстались с надеждой в душе.

В этом году осень была на редкость красива, такой она бывает раз в несколько лет. Багряные, желтые, оранжевые цвета и их неповторимые оттенки окрасили все вокруг и радовали глаз. Казалось, что эта красота охватила весь мир, притупляя грусть по ушедшему лету. С наступлением моросящих дождей в деревне воцарилась тишина. Уже прошли надежды на второе бабье лето; все замерло в ожидании больших перемен: первых заморозков, первого снега и, наконец, наступления долгих зимних холодов с сидением поближе к печке, чтением книг и нескончаемыми разговорами за рюмкой водки. В этой тишине где-то на краю поселка, рядом с лесом, слышались стук топора и звук ручной пилы, будто повторяющей: «Успеем, успеем, успеем…» Звуки эти извечно сопровождали сельскую жизнь, утверждая неиссякаемую веру людей в свою миссию созидать.

То утро отец Алексей провел в молитвах, затем читал Евангелие, книги по истории христианства и православия. К вечеру он порядком устал; все чаще отвлекался от чтения, задумчиво глядя в окно, и мысли его уносились в воспоминания о случайных встречах с разными людьми и об их судьбах. В своей памяти он начинал тянуть то за одну, то за другую ниточку запутанного клубка человеческих отношений – этой извечной борьбы добра и зла: любви и ненависти, милосердия и жестокости, щедрости и алчности – и запутывался все больше и больше в мотивах поступков людей, в их жизненных целях и способах их достижения – настолько мир каждого человека был неповторим.