«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем

15 августа поздно ночью Сталин расхаживал по своему кабинету и думал о том, как все-таки могло случиться то, что случилось. «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» – вспомнились ему почему-то слова, сказанные им 3 июля в обращении к народу, и вся эта чувственность и слабость показались ему донельзя противными. Впрочем, ему самому эта слабость была понятна. Хуже было то, что и вокруг него было в избытке слабых людей, на которых он тем не менее должен был полагаться. Тимошенко, например, не решился доложить ему, что Минск сдан. Сказал, что он не готов к докладу, а на самом деле просто побоялся сказать правду. «Нет связи!» – вот что он тогда говорил, хотя и связь у него была, и про Минск он тоже знал. «А ведь я тогда к ним специально приехал, и вот чем они меня в Наркомате встретили. А Жуков почему-то вообще вышел в другую комнату, и это при нем, при Верховном!» Сталин опять прошелся по кабинету и остановился перед большой картой, где все перемещения советских и германских войск отмечались буквально по часам. «Ну куда, куда они все подевали такую прорву оружия? – продолжал он говорить сам с собой, как будто бы кто-то мог ему ответить. – Полтора миллиона одних только винтовок СВТ-40 дала наша промышленность армии. А они жалуются на превосходство немцев в автоматическом оружии…»

Он вспомнил, что еще до начала войны при передаче дел Наркомата обороны СССР маршалом Ворошиловым маршалу Тимошенко работавшая с ним комиссия сделала вывод, что «воинская дисциплина не на должной высоте и не обеспечивает точного выполнения войсками поставленных им боевых задач». А сколько тогда было всевозможных ЧП, случаев гибели бойцов и командиров по их же собственной вине? В 1940 году из строя выбыло больше 10 тысяч человек – целая дивизия, причем около 3 тысяч было убито и 7 тысяч ранено. А уже в первом квартале 41-го года около 1 тысячи было убито и более 2 тысяч ранено. Ежедневная цифра убитых и раненых в 1940 году составляла 27–28 человек, а в начале 41-го – уже 36!

Сталин вновь вспомнил поступавшие к нему отовсюду доклады. «Чистить оружие и то научить бойцов как следует не смогли. Эх-х! А теперь на что-то еще жалуемся…»

Восточный фронт 15 августа 1941 г.

Он посмотрел на карту, но от этого сделалось еще хуже. Враг продолжал наступление на всем протяжении линии фронта. Повсюду части Красной Армии были либо уничтожены, либо взяты в плен, либо отступали. Особенно ошеломляли данные о количестве красноармейцев, оказавшихся у немцев в плену. Получалось, что бойцы РККА сдавались немцам целыми дивизиями. Да что там рядовые бойцы?! В плен сдался даже его собственный сын Яков, и это просто не находило себе никаких объяснений…

Как и всегда в особенно сложные напряженные моменты реальной жизни, Сталин вдруг задумался об исторических примерах из прошлого, пытаясь именно в нем найти хотя бы какое-то оправдание происходящему. Да, оправданий там было сколько угодно, но вот в какой степени все это могло сейчас помочь лично ему, Сталину?!

Так уже Русско-японская война наглядно продемонстрировала достоинства пулеметов, в том числе и ручных, но… все ограничилось принятием на вооружение станкового пулемета «Максим» на колесном станке Соколова, тогда как ручные пулеметы Мадсена, купленные у Дании, у полевых войск тогда изъяли и отправили в крепости, хотя разумнее, казалось бы, поступить наоборот!

Впрочем, немцы тоже были хороши! Всю Первую мировую войну провоевали без по-настоящему удачного ручного пулемета, а первому попавшемуся в качестве трофея английскому «Льюису» чуть ли не молились. А между прочим, этот пулемет был создан в Америке, и тамошние военные его отвергли, тогда как в Европе на вооружение его первой приняла нейтральная Бельгия, которая вообще не собиралась ни с кем воевать.

К началу Первой мировой войны русская дивизия (16 батальонов) имела 48 легких пушек и 32 пулемета, французская (12 батальонов) – 36 и 24 соответственно, германская (16 батальонов) – 54 легких пушки, 18 легких гаубиц и 24 пулемета. К этому необходимо учитывать корпусную, армейскую, осадную, крепостную и береговую артиллерию. Зато к 1918 году пушек оказалось чуть ли не на порядок меньше, чем пулеметов. До 1904 года в русской армии гаубицы, например, и вовсе отсутствовали, а наши военные во всем полагались на французскую теорию «единого калибра и единого снаряда»: трехдюймовые пушки и шрапнель. По сути дела, не было ни тяжелой полевой, ни горной артиллерии. Спустя 10 лет у Российской императорской армии уже были и гаубицы, и тяжелые полевые орудия, очень удачные горные пушки, которыми, кстати, немцы так и не обзавелись. Но… не успела начаться мировая война, как выяснилось, что у нашей артиллерии не хватает снарядов – сказались неудачно сделанные выводы из локального конфликта с Японией, применять которые в отношении мировой войны было просто нельзя!