Умри, богема!

Но отрава сомнений все равно проникала в самое сердце. Кульминацией моего отчаяния стала и другая картинка, возникшая в моем воображении так некстати, когда Лева обнял меня: Лева с Франсуа распивают коньяк… Уж не он ли спаивал нашего молодого нотариуса, подцепив его где-нибудь по дороге ко мне из аэропорта? Если Лева с Мариной заодно, а Тряпкина давным-давно прочла адресованное мне письмо Франсуа, которым он сообщал мне о завещании, то, может, так все и было? Может, вообще все они против меня – втроем? Фантазия моя разыгралась не на шутку. И как раз в этот момент мне позвонила Марина и сообщила, что следователь разрешил нам покинуть пределы страны – конечно, подозреваемый-то задержан!

– Так что, дорогая, – радостно щебетала она в трубку, – можешь покупать билеты хоть на завтра! А я лечу к себе, мне же нужно собраться! Как-никак в Париж летим!

– Ну ладно… – кисло отреагировала я на ее щенячий восторг по поводу предстоящей поездки. – Сейчас займусь этим.

– Да, вот что еще… Подожди минутку, сейчас дам трубку Володе…

И я услышала голос режиссера:

– Лара? Привет. Это Сазыкин.

– Да я уже поняла. Как ты, Володя? Ты держись. Сам знаешь, трудно подобрать слова, чтобы как-то поддержать человека в его трагедии. Но я искренне тебе соболезную.

– Спасибо, родная.

Это слово, «родная», полоснуло меня, как если бы он меня матерно обозвал. Что-то неестественное было в этом, непонятное. Я ему не родная. Да я ему вообще никто. Разве что мешок с деньгами.

– Ну, ладно, крепись. Если что понадобится, звони, не стесняйся… – Я хотела было отключить телефон, нарочно, как если бы не понимала, почему вдруг стала для режиссера такой родной и дорогой. Но он не позволил мне этого сделать, воскликнул фальцетом:

– Деньги не пришли… Говорю просто, чтобы ты знала. Сколько дней они будут идти?

Я почувствовала, что голова моя, как пустой сосуд, наполняется кровью. Еще немного, и она хлынет из носа, ушей, а то и из моих бесстыжих глаз. И даже не стыд испытывала я, а сильнейшее разочарование. У человека жену убили буквально два дня тому назад, он мог бы и забыть про театр, деньги, премьеру, желание выделиться среди своих коллег-режиссеров, забыть про возможность гастролей в Европе (куда он навострился, выбрав пьесу-уродину, настоящее позорище!)… Ан нет. Он, вероятно, уже миллион раз (а то и все восемь миллионов раз) открывал свой онлайн-банк, чтобы проверить не пришли ли деньги. И при каждом звуке-оповещении в телефоне вскакивал, чтобы проверить – не миллиончики ли свалились на его лысеющую голову.

– Ах да, деньги… Володя, у меня тут проблемы возникли. Извини, но я не смогу дать тебе деньги. Ни восемь миллионов, ни пять – вообще нисколько. Сейчас переведу сто тысяч – на личные расходы. Все-таки похороны и все такое…

Почему я так сделала? Хотела узнать его отношение ко мне, как к человеку. И узнала. В трубку тотчас полился площадный мат. Да такой отборный, что меня бросило в пот от стыда, но уже не за себя, а за нашего главрежа. Человек-оборотень. Он обложил меня такой жирной и вонючей руганью, которой я прежде и не слышала! Общий смысл его возмущения сводился к тому, что я – уродина ушастая (ну уж нет, это его пьеса – уродина ушастая!), что мне и роли-то давали «пойди-принеси» исключительно из-за того, что мой муж, Ванечка, время от времени спонсировал театр, подкидывал деньжат. Что я – такая-сякая, что я глумлюсь над человеком, который потерял близкого человека…

А ведь я загадала: если откажу ему, сославшись на свои проблемы, и если он, как порядочный и просто адекватный человек, поинтересуется, что со мной не так, что случилось, может, я банкрот или что-то со здоровьем серьезное, то я переведу ему деньги. Все сделаю, чтобы они оказались у него как можно скорее. Но разве его волнует чужое горе? Да ему до меня нет ровно никакого дела! Вот и получай фашист гранату.

У нас у всех сейчас очень хорошие, «громкие» телефоны. А потому все то, что вывалил на мою бедную голову Сазыкин, услышал и находящийся рядом со мной Лева. Он сидел, зажав рот ладонью, чтобы не расхохотаться, и только мотал головой в возмущении. Когда же главреж выдохся и отключился, Лева рассмеялся в полный голос.

– Не ожидал такого от тебя, был уверен, что ты, раз пообещала, выполнишь его просьбу, на от него – что он так вот искренне, зло, от души отреагирует. Да он просто ненавидит тебя!

– Вот это я и хотела проверить.

Мой телефон снова ожил – на этот раз звонила Марина.

– Я на улице, стою вот здесь, жду такси и хочу тебя спросить: ты что, реально отказала Сазыкину? Он там рвет и мечет! Матерится так, что хоть всех святых выноси!

– Да, отказала.

– А что случилось?

– Марина, это мое решение. И я не должна ни перед кем отчитываться.

– Это тебе твой Лева посоветовал? Вернее, отсоветовал помогать ближним?

– Да. Он сказал, что я ненормальная, раз собиралась подарить театру такие большие деньги.

– Так он же вроде бы в долг брал, ему кто-то там что-то обещал…