Умри или исчезни!

Где, когда, в какую секунду
порвется тонкая ткань пространства,
и можно будет увидеть
живущего в дремлющем доме?..»

* * *

Они прочли это одновременно и посмотрели друг на друга. Обоим стало не по себе. Он бросил взгляд на часы. Двадцать два часа три минуты. На календаре было девятнадцатое июня. Макс ощутил, как цепенеет тело, а обстановка спальни становится зыбкой. Он не «видел» Зыбь, а именно «ощутил» ее.

Означало ли это, что сейчас можно было уйти отсюда без Клейна?

Искушение было сильным, но страх перед неизвестностью еще сильнее. Возможно, Строков был не таким уж идиотом, каким считал его масон, и успел извлечь из «Путеводителя» кое-что полезное…

Ирен захлопнула тетрадь и перевернулась на спину. Макс склонился над ее лицом; он видел его в необычном ракурсе, и оттого оно казалось неузнаваемо чужим, словно проступившим из другой реальности.

Он нашел ее губы, а она погладила кончиками пальцев его виски. Он понял, что они пытаются удержать друг друга. Не было ничего более хрупкого, чем их взаимная привязанность…

Адвокат и пилот ожидали их в номере Клейна для партии в покер, но у них нашлось занятие поинтереснее. Макс набросился на девушку с такой же жадностью, с которой приговоренный к смерти выкуривает свою последнюю сигарету. Все-таки время – великий мистификатор, и многое приходит слишком поздно. Даже иллюзия расколотого одиночества…

Впервые ему принадлежало не только ее тело, но и душа; бесформенный сгусток мечты, грязи, света, похоти, слабости, страха и еще миллиона оттенков человеческих эмоций искал себе выстланное ватой покоя убежище, гнездо, в котором все чувства рождаются, чтобы сразу умереть, и потому там есть только ожидания и воспоминания, но никогда не бывает любви…

Он был в ней и с отчаянием чувствовал, что уже не сможет стать ближе, даже если разорвет ее кожу и растворится во внутренностях. Она закричала, раскачиваясь на волнах оргазма, а он продолжал делать свою работу – бессмысленную, как любая работа в мире, – и даже удовольствие было под сомнением, потому что все потеряло форму и незыблемость; он не мог удержать даже самого себя от распада, от возвращения в жуткое состояние капли, которую носит неведомое течение – вечно, слепо, безнадежно.

Глава пятьдесят вторая

В номере Клейна горела лампа под зеленым абажуром, висевшим низко над столом. Шторы были задернуты; правила маскировки соблюдены; радиоприемник издавал тихие звуки. В эфире была ялтинская музыкальная станция. Гитара Пэта Мэтэни[15] добавляла зыбкости в и без того нереальную атмосферу.

Ребенок, лежавший на диване, был почти не виден в полумраке. Он до сих пор находился в бессознательном состоянии. Адвокат, не щадя мальчишку, дымил одной из своих сигар. Перед Девятаевым лежала нераспечатанная пачка «винстон». Макс не замечал, чтобы тот в последнее время курил. Две бутылки «хереса» из погребов отеля ожидали своего часа.

Снова обсудили возможность отправки мальчика в больницу. Клейн категорически возражал. Максим не хотел брать грех на душу. Ирен поддерживала его. Пилот помалкивал. В конце концов сошлись на том, что утром Голиков отправит Девятаева за врачом. А уж врачу поневоле придется задержаться здесь на неопределенное время.

Сели играть в покер. Макса это немного отвлекало; что давала игра остальным, он не знал. По крайней мере, пока никто не отказывался.

Ставки были символическими. Ожидалось, что выигрывать будет Клейн; его лицо могло служить образцом бесстрастности, а глаза оставались совершенно пустыми при любых обстоятельствах. Однако чаще выигрывал Девятаев, оказавшийся непревзойденным мастером блефа. Оставалось только удивляться тому, как он различает карты сквозь стекла солнцезащитных очков…

Время близилось к полуночи. Пэта Мэтэни давно сменила танцевальная музыка, гремевшая сейчас в ночных барах побережья. Одна бутылка «хереса» опустела, во второй оставалось меньше половины. Карты бесшумно скользили по сукну. Максим поменял одну, и у него на руках оказались две пары. С этим жалким товаром он сказал: «Поднимаю». Ирина и Клейн отпасовали. Пилот принял ставку и положил несколько мелких купюр поверх горки металлической мелочи…

В этот момент Макс почувствовал, как что-то изменилось за его спиной. Не было ни звука, ни запаха, ни вспышки света, но он знал, что сзади появилось нечто живое. Он швырнул карты на стол и обернулся.

Он увидел блестевшие в темноте белки ребенка, открывшего глаза. На третью ночь после тяжелого ранения в грудь тот пришел в сознание.

Втроем они обступили диван. Неподвижный взгляд и полное молчание мальчика были неестественны, как будто перед ними лежал умирающий старик с усохшим телом. Ира взяла его за руку и спросила о чем-то. Никакого ответа. Лежащий не отреагировал на звук, его зрачки по-прежнему выглядели каплями черной краски на стеклянных шариках.