Умри ради меня

Все собранные данные стекаются в единый файл, который мы постоянно изучаем в поисках повторяющихся схем. Но пока не нашли ни одной. Несмотря на свою старомодную манеру руководства, Пахан осторожен, как лис, и, по словам Оксаны, большой мастер уходить от наблюдения. Все визиты и встречи он неизменно назначает в последнюю минуту, использует отвлекающие машины, а его водители всегда ездят разными маршрутами. Насколько мы можем судить, общественным транспортом он не пользуется никогда.

Мы ищем трещины в этой стене. Уязвимость, которую можно использовать в своих целях. Я решила рассматривать эту операцию как интеллектуальное упражнение – как я делала, работая в МИ-5. Но во время охоты на Оксану я утратила ощущение дистанции, позволила себе личную заинтересованность. В этом проекте я твердо намерена вернуться к былой объективности.

– Почему бы тебе не принять ванну? – спрашиваю я Оксану. – Я наполню. Можем залезть вместе.

– Не раньше, чем я решу эту задачу.

– Не раньше, чем мы решим эту задачу.

– Один черт.

Мы сидим в нашей спальне, в пыльных плюшевых креслах, прорабатывая сценарии убийства. Когда Оксана решает сложную задачу, она не следит за гигиеной, но сегодня с утра она выглядит совсем уж зачуханной. Сальные волосы торчат в разные стороны, джинсы – словно обноски, а замызганный розовый свитер со склада «Прекрасной невесты», который она у меня реквизировала и теперь, не снимая, носит уже неделю, источает убийственный аромат.

– Даша сказала, зачем ей понадобилось устранить Пахана? – спрашиваю я.

– Это и так ясно.

– Она хочет править bratvoy?

– Она видит, что он слабеет. Стареет, теряет хватку. И ей нужно сделать ход, а то его сделает кто-нибудь другой. Так уж устроена эта система.

– А что потом?

– Когда с Паханом будет покончено, Даша срочно созовет остальных бригадиров и объявит, что теперь главная – она. Никто не скажет вслух, что убила его она, но все будут знать, что это – так, и еще они будут знать, что если станут хитрожопить, то их тоже уберут.

– А ничего, что она – женщина?

– Как ни жаль, но да, это проблема. В русской организованной преступности женщин практически нет. Даша называла мне цифры, они ничтожны.

– Выходит, мы…

– Да, pupsik, мы делаем благое дело.

Я отнюдь в этом не убеждена, но мы имеем то, что имеем. Как говорит Оксана, если Дзабрати не уберем мы, кто-нибудь все равно это сделает. Так что почему бы нам не выполнить этот контракт, чтобы потом получить документы и деньги и исчезнуть. Меня тревожит другое: если мы задержимся здесь надолго, слухи о нас могут доползти до «Двенадцати».

– Давай еще раз глянем, какие у нас есть варианты, – предлагаю я. – Мы точно не можем пробраться к нему домой?

– Можем, но будет очень сложно. Эти большие советские дома с узкими проходами специально строились так, чтобы легко было следить, кто входит и выходит. Там два лифта, оба очень медленные. На улице у подъезда всегда дежурит один boyevik, а другой – на девятом этаже, где живут Пахан и его люди. К тому же даже у себя дома Пахан никогда не бывает один. С ним всегда телохранитель. Добавь сюда родню, детей… Я не говорю, что это невозможно, на свете нет ничего невозможного, но должны быть способы попроще.

– Ладно. Зоина квартира?

– Как вариант. Он бывает там два-три раза в неделю, обычно – поздно вечером. Телохранитель доводит его до квартиры и остается ждать снаружи, пока Пахан занимается там с ней уж не знаю чем, а потом ведет его назад к машине.

– Гадость какая. Ведь он на сколько – на сорок пять лет ее старше?

– Нищета, Ева, вот что гадость. Можешь мне поверить, я это все проходила. Кроме квартиры она еще наверняка получает щедрое содержание, типа, тысячу баксов в месяц, и вместо того, чтобы работать уборщицей или позировать перед веб-камерой в каком-нибудь украинском притоне, она весь день ухаживает за собой, наводит красоту и покупает роскошные шмотки.

– Угу. Если не считать того, что она должна быть под рукой у старой гнусной кроличьей морды в любой момент, когда ему вдруг захочется потрахаться. И мне даже думать страшно, какой именно секс ему нравится.

– Сомневаюсь, что он сейчас способен на что-то серьезное. У него проблемы с сердцем, и если ей хватает ума, она вполне в состоянии его контролировать. У одной моей университетской знакомой был богатый папик. Он давал ей все – бабки, шмотки, развлечения… И он ни разу к ней даже не прикоснулся. Ей нужно было лишь ублажать себя игрушками, а он просто смотрел, и все. Она говорила – мол, я бы и без него этим занималась.

– Все равно жесть.

– Говорит новоявленная бисексуалка.

– А я разве бисексуалка?

– А кто же? Ведь мы обе, между прочим, спали с мужчинами.

– Значит, вот кем ты в душе считаешь себя? Бисексуалкой?

– Я себя вообще никем не считаю, но технически – да, все так и есть.

– То есть ты хочешь сказать, что по-прежнему хочешь спать с мужиками?

Она пожимает плечами:

– Бывают занятия и похуже.

– Ну тебя на хер, Оксана. Серьезно – иди на хер!

– То есть ты теперь больше не захочешь мужика? Ни за что на свете?

– Я вообще никого не хочу, кроме тебя.

– Как интересно.