Умри ради меня

Мы выбираемся из машины и разминаем затекшие конечности. Безличная необъятность здания внушает мне ужас. Высоченные башни уходят в ночное небо и теряются там. Я стою рядом с Оксаной, в спине – пульсирующая боль, и тут прямо передо мной что-то просвистывает, раздается громкий треск, в мое лицо летят сверкающие осколки. Оксана хватает меня за руку и затаскивает в арочный проем.

– Что за…

– Сосулька, – объясняет она, и я, протерев очки, теперь вижу в снегу обломки – ледяные глыбы, некоторые – величиной с детскую голову.

– Ни хрена себе!

– Да. Здесь надо поглядывать вверх.

Лара вылезает из «Мерседеса» и вразвалку подходит к нам, ухмыляясь.

– Что, опять в миллиметре от виска?

Я не отвечаю. Не могу. В данный момент образ летящего с небес ледяного копья абсолютно не кажется чем-то из ряда вон выходящим.

Антон соскакивает с водительского сиденья, окидывает нас с Оксаной раздраженным взглядом и запирает машину.

– Хватайте свои вещи и – за Ларой, – приказывает он. – И чтобы никакого дерьма. Она будет только рада, если у нее появится повод вас пристрелить, я это точно знаю.

– У них появится повод.

Вслед за Ларой мы попадаем в огромный, тускло освещенный двор со множеством проходов в разных направлениях. Мраморные колонны, элементы классической архитектуры, какие порой можно увидеть на международном вокзале, но общее впечатление от всего этого – безрадостное. Порой нам попадаются закутанные в зимнюю одежду люди, но никого из них, видимо, не смущает, что у Лары – снайперская винтовка и автоматический пистолет. На снегу – тропинка из следов, ведущих к ближайшему лифту, но Лара, миновав ее, ведут нас к небольшой нише и набирают на настенной панели код. Отъехавшая в сторону дверь скрывала за собой лифт из стекла и стали, который на тошнотворной скорости несет нас на двенадцатый этаж.

Мы оказываемся в мягко освещенном холле, где окна с бронированными стеклами и огромный тигр кисти Сальвадора Дали. Мы видим двери справа и слева и слышим тихое, зловещее жужжание – то ли системы кондиционирования, то ли где-то работает какое-то оборудование. Москва-река вдали за окнами вьется среди заснеженных парков и продуваемых ветрами набережных.

Лара касаются кнопки у правой двери, нас впускает молодой человек в полувоенной форме и ведет по коридору, увешанному абстрактными картинами в кремовой, алой и ярко-красной палитре – резкие мазки на них столь сильно напоминают ножевые раны, что шов на моей спине тут же начинает ныть. По дороге нам попадаются несколько мужчин и женщин в деловых костюмах. Лара впускают Оксану в одну из комнат, а меня демонстративно ведут в другую. Комната выкрашена в голубино-сизый цвет и почти ничем не декорирована, кроме бронзовой пантеры на ореховом ночном столике.

– Боюсь, лишние тапочки и халат в сервис не входят, – кисло произносят Лара. – Мы не ожидали, что ты выживешь. Через час ужин, мы за тобой придем.

Я сажусь на кровать и устраиваюсь поудобнее. Спина теперь просто вопит.

– Здесь есть врач? Ты можешь позвать?

– Болит?

– Да.

– Покажи.

В ответ я стягиваю через голову свитер, задираю футболку и поворачиваюсь спиной.

– Угу, похоже на воспаление. Почему ты ей так нравишься? – произносит она после паузы.

– Оксане? Честное слово, не знаю.

– Все время, даже в постели – Ева, Ева, Ева, Ева. Ужасно бесило. Мы пытались тебя убить уже дважды.

– Я заметила.

– «Умри, но не сейчас». Смотрела этот фильм?

– Нет.

– Розамунд Пайк, вся из себя суперкрасотка. Пирс Броснан тоже ничего. Как думаешь, мы могли бы сняться в фильме про Бонда?

– Несомненно. Там всегда есть какой-нибудь ненормальный русский с короткой стрижкой и крутой пушкой.

Лара смотрят на меня с сомнением.

– Ладно, сейчас кого-нибудь поищем.

Не проходит и десяти минут, как появляется врач. Деловитая молодая женщина в российской военно-морской медицинской форме с чемоданчиком, полным всяческих инструментов. Она тыкает в шов, щупает лимфатические узлы и дает мне две упаковки лекарств – антибиотик и болеутоляющее. Она не спрашивает, откуда у меня явно огнестрельная рана, но зато интересуется швом.

– Никогда такого не видела. Обметочный шов. Впрочем, аккуратная работа.

– Это моя девушка, – объясняю я. – После школы ей нечасто доводилось держать иголку с ниткой.

– А что это за следы на шее? Похоже на укусы.

– Это они и есть.

– Тоже ваша девушка?

– Угу.

– Что ж, дело ваше. Но соблюдайте осторожность.

Я стучусь к Оксане. Она только что из душа и закутана в белый банный халат. Торчащие в разные стороны волосы и влажная розовая кожа – она сейчас похожа на ребенка.

– Ты знаешь, что это за место? – спрашиваю я. – Может, Константин или еще кто-нибудь упоминал?

– Ни разу.

На столике звонит телефон. Оксана отвечает, слушает двадцать секунд и кладет трубку.

– Это Ричард. Он говорит, у нас был напряженный день, ха-ха, б…, и он хотел бы пригласить нас на тихий неформальный ужин. Он полагает, что нам следует познакомиться получше, чтобы подвести черту под злополучными утренними событиями и двигаться дальше.

– Двигаться дальше. Серьезно? Он полный, блин, псих.