Умри ради меня

В статье подчеркивается, что ФСБ под руководством генерала Вадима Тихомирова продолжает давнюю невидимую войну с терроризмом и анархизмом. «С подобными людьми не может быть никаких компромиссов или переговоров, – сказал Тихомиров. – Нашей первоочередной задачей была и остается безопасность народа России». На фотографии рядом с текстом вид у него мудрый и жизнеутверждающий. Немного похож на Джорджа Клуни, только больше стали во взгляде.

На шестой день в полдвенадцатого утра, когда я, еще не одетая, сижу, скрестив ноги, на неубранной кровати и переворачиваю карты таро, раздается стук в дверь. Решив, что это – уборщица Ирма, запуганного вида девочка-подросток, которая опасливо снует по гостинице с допотопным пылесосом, – я кричу ей минуту подождать. Стук повторяется, и я тогда сгребаю карты, накидываю на себя вязаное покрывало и приоткрываю дверь на щелочку.

За дверью вместо Ирмы – владелец гостиницы, господин Грибин.

– К вам пришли, – сообщает он.

Я ополаскиваю лицо, одеваюсь и настороженно спускаюсь вниз. В лобби спиной ко мне, лицом к улице стоит женщина в темном пальто, ее волосы убраны под берет. Услышав мои шаги, она оборачивается. Ей около сорока, взгляд мягкий и усталый. Я ощущаю легкий запах табачного дыма.

– Доброе утро, – говорит она, протягивая руку. – Меня зовут Анна Леонова.

Я стою, уставившись на нее.

– Я была учителем французского у Оксаны, – говорит она, бросая взгляд на Грибина, который продолжает понуро топтаться поблизости.

Придя в себя, я тоже протягиваю руку.

– Да, я знаю, кто вы.

– Я подумала, может, мы могли бы сходить куда-нибудь и побеседовать?

– С удовольствием.

Мы идем в «Сказку» и заказываем чай. Я говорю Анне, что Оксана отзывалась о ней очень нежно, но с грустью.

– Я, пожалуй, не встречала учеников одареннее, – произносит Анна. – Французский буквально лился из нее. Она чувствовала язык инстинктивно. Но внутри она была искалечена. Ужасно искалечена. В итоге она совершила поступок настолько чудовищный, что мне пришлось ее прогнать.

– Она рассказывала.

Анна отводит взгляд, устремив глаза вдаль.

– Я была к ней очень привязана, даже более чем привязана, но не буду делать вид, будто тот поступок стал для меня неожиданностью… Как не стало неожиданностью и то, во что она превратилась.

– Анна, зачем я здесь? И откуда вы узнали, кто я?

Дочь хозяина кафе подает нам чай. Мой вопрос пропущен мимо ушей.

– Ева, вы никогда ее не боялись? Только честно.

Я поднимаю чашку, касаюсь губами обжигающего чая и снова ставлю на стол.

– Никогда. Я любила ее.

– Знали, на что она способна, и все равно любили?

– Да.

– Даже несмотря на то, что она никогда не сможет ответить вам взаимностью?

– Она тоже любила меня. По-своему. Я не ожидаю понимания ни от вас, ни от кого-либо другого, но это так.

Анна задумчиво смотрит на меня.

– Вы читали статью в «Правде» два дня назад?

– Читала. И я видела, как Оксана погибла. У нее в руках не было никакого пистолета. Она была безоружна, а они стреляли ей в спину. А не в грудь, как это изображено на снимке.

Анна пожимает плечами.

– Я вам верю. Фотографии лгут. Даже эти иллюзии – всего лишь иллюзии. – Она кладет руки на стол и сплетает пальцы. – Со мной связались. Рассказали вашу историю. Спросили, не соглашусь ли я помочь вам обустроить будущую жизнь.

– Кто связался?

– Мне очень жаль, но я не могу сказать. Это Россия.

– Да, я заметила. – Я снова пробую чай, но он все равно слишком горячий.

– Я понимаю, Ева, как вы сейчас расстроены, но все же можно вас попросить сделать для меня одну вещь?

Я изумленно смотрю на Анну. У нее мягкий спокойный взгляд.

– Пойдемте вечером со мной в театр Чайковского. Там сегодня опера «Манон Леско». Одна из моих любимых. Я уверена, вам тоже понравится.

– Я… Да, с удовольствием. Спасибо.

– Может, там и встретимся? В семь?

– Буду ждать с нетерпением.

Мы молча попиваем чай. Приближается обеденное время, и кафе постепенно начинает наполняться.

– Закажем что-нибудь? – спрашиваю я.

– Нет, мне уже пора. Но прежде чем уйти, я хочу вам дать кое-что. – Она вынимает из сумочки конверт и вручает мне. Внутри – маленький снимок: несколько девочек в школьной форме, среди которых – Оксана. На вид ей лет шестнадцать, фотограф поймал ее с открытым ртом – она стоит вполоборота и хохочет. В ней чувствуется что-то взъерошенное и диковатое, но все равно это – детская радость.

– О боже, – произношу я, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Этой фотографии цены нет.

– Да. Я точно помню, когда этот снимок сделан. Объявили, что весь класс успешно сдал экзамен, и что у девочки по имени Мариам Галашвили, которая тем утром поскользнулась на льду, перелом лодыжки.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– И после моего рассказа ей по-прежнему нет цены?

Я убираю фотографию в конверт.

– Она мертва, Анна. И все это бесценно.

К вечеру начинает валить снег. Войдя с холода во внезапное тепло театрального фойе, я оказываюсь среди людей, восхищенных старинным великолепием вокруг. В ожидании Анны я отхожу в уголок, рядом – пара с двумя девочками, затейливо наряженными по такому случаю – с гигантскими капроновыми бантами в волосах.