Умри ради меня

— Это ведь не ты умерла, — сказала она. — Умерли мама с папой. И им бы хотелось, чтобы ты продолжала жить!

2

— Куда ты идешь? — спросила Мами, выглядывая из кухни в тот момент, когда я взялась за ручку входной двери.

— Джорджия утверждает, что мои легкие нуждаются в выхлопных газах Парижа, — ответила я, вешая сумку на плечо.

— Она права, — согласилась бабушка, выходя в прихожую.

Ее лоб с трудом доставал до моего подбородка, но безупречная осанка и каблуки высотой в три дюйма делали ее намного выше. Хотя Мами не хватало лишь пары лет до семидесяти, она выглядела прекрасно, по меньшей мере на десяток лет моложе своего возраста.

Когда-то, учась в институте искусств, она познакомилась с моим дедушкой, преуспевающим торговцем антиквариатом, который обращался с ней так, словно она была одной из его бесценных древних статуэток. И теперь Мами проводила дни за реставрацией старых живописных полотен в своей студии со стеклянной крышей на верхнем этаже.

— Allez, file! — сказала она, стоя передо мной во всем своем компактном величии. — Вперед! Этот город способен немножко взбодрить малышку Катю.

Я поцеловала бабушку в мягкую, пахнувшую розами щеку и, схватив со столика у двери свои ключи, вышла через тяжелую деревянную дверь и спустилась по спиральной мраморной лестнице на улицу.

Париж делится на несколько городских округов, или районов, и у каждого из них есть свой номер. Наш, семнадцатый, — это старый, богатый округ. Если вам хочется жить в самом модном округе Парижа, в семнадцатый даже не суйтесь. Но поскольку мои бабушка с дедушкой живут совсем рядом с бульваром Сен-Жермен, битком набитым разными кафе и магазинами, и в пятнадцати минутах ходьбы от берега Сены, я не жалуюсь.

Я вышла за дверь, на яркий солнечный свет, и прошла мимо парка, лежавшего перед домом бабушки и дедушки. В этом парке было множество старых деревьев и зеленых деревянных скамеек, создававших впечатление, что Париж — это некий маленький провинциальный городок, а не столица Франции.

Шагая по улице дю Бак, я миновала несколько чересчур дорогих магазинов одежды, предметов интерьера и антиквариата. Я даже не приостановилась, проходя мимо кафе Папи: того самого, куда он водил нас с самого детства, где мы посиживали со стаканами воды с мятой, пока Папи болтал со всем, что движется. Сейчас мне меньше всего хотелось сидеть рядом с компанией его друзей или даже поодаль от них, на другой стороне террасы. Я должна была найти собственное кафе.

Я пыталась выбрать между двумя другими местными заведениями. Первое располагалось на углу, и внутри него было темно, а перед ним стоял ряд столиков прямо на тротуаре. Наверное, там было немного тише, чем в другом кафе. Но когда я вошла в него, я увидела длинный ряд стариков, сидевших на высоких табуретах у бара, и перед каждым стоял стаканчик красного вина. Головы медленно повернулись, чтобы изучить вновь пришедшего, и, когда пожилые джентльмены увидели меня, они были так потрясены, словно я заявилась сюда в костюме курицы. «Могли бы сразу повесить на дверях табличку — „Только для стариков“,» — подумала я, снова выходя на улицу и торопливо направляясь к другому местечку — шумному кафе в нескольких кварталах дальше по той же улице.

Благодаря стеклянному фасаду изнутри кафе «Сан-Люк», залитое солнцем, казалось огромным, а на его солнечной террасе стояло не меньше двадцати пяти столиков, обычно занятых. Когда я направилась к свободному столику в дальнем углу, я поняла, что это мое кафе. Я уже чувствовала себя так, словно бывала здесь постоянно. Я сунула сумку с книгами под стол и села спиной к зданию, так, чтобы видеть и всю террасу, и улицу с тротуаром рядом с ней.

Устроившись, я окликнула официанта и сообщила, что мне хочется лимонада, после чего достала экземпляр «Эпохи невинности» Эдит Уортон; книгу я выбрала из списка «летнего чтения» той школы, в которую должна была пойти в сентябре. И, окутанная запахом крепкого кофе, наплывавшего на меня со всех сторон, погрузилась в далекий книжный мир.

— Еще лимонада?

Французский голос добрался до меня сквозь улицы Нью-Йорка девятнадцатого столетия, грубо вернув в парижское кафе. Мой официант стоял рядом, напряженно держа над плечом круглый поднос и выглядя точь-в-точь как страдающий запором кузнечик.

— О, ну да, конечно… Ох… Вообще-то лучше я возьму чай, — сказала я, осознавая, что появление официанта означает то, что я просидела здесь уже около часа.

Есть во французских кафе такое неписаное правило: человек может просидеть за столиком хоть весь день, если захочет, но при условии, что будет что-нибудь заказывать один раз в час. Это нечто вроде платы за место.

Я без особого интереса огляделась по сторонам, прежде чем вернуться к книге, но, почувствовав, что кто-то пристально смотрит на меня с другого конца террасы, снова подняла голову. И когда наши глаза встретились, мир вокруг замер.