Умру вместе с тобой

– Феликс боготворит тебя! – крикнул Миронов. – Он любит тебя. А я… я, может, не меньше его тебя любил и преклонялся перед тобой, твоим поступком тогда, когда ты один… один все сделал там, в школе вопреки всему. Спас их, рискнул, пожертвовал собой, – когда все остальные растерялись, оказались бессильны. И там, наверху… Они ведь уже хотят об этом забыть. И чтобы мы забыли о той школе. Вымарывают, вычеркивают, словно этого не было никогда. Но это было! Это было со всеми нами! И ты… ты стал символом всего этого. Нашим Символом… Нашим Всем. И что же ты теперь?! Что же такое ты теперь?! Кем ты стал?!

– Я никаких жертв ни от кого не приму, – сказал Романов. – Я сам отвечу за то, что сделал. Это все надо прекратить.

– Прекратить? Это ты говоришь нам? Сейчас? После того как прикончил их всех? После того как толкнул мигрантку под машину, чтобы она тоже не рассказала?! После того как ты… эти кнуты из Castlevania, из игры, которой твой Феликс увлекался – это же не ножом ударить, не задушить, да?… Так чисто – на расстоянии, и рук не замараешь! Бэтмен в своем репертуаре? Зорро чертов, да?!

– Ничего бы не произошло, если бы она не позвонила мне и не потребовала денег от фонда, не пригрозила все рассказать, что узнала в клубе, от него… от Феликса. Он… он рассказал им о нас… он сходил с ума от ревности. Он напился, утратил контроль и проговорился.

– Вам позвонила Афия? – громко спросила Катя.

– Нет, та, другая… Изи… Она позвонила мне прямо вечером в воскресенье. Узнала мой номер от Афии. Сказала – вы же известный политик, национальная гордость, говорят, что вы, возможно, даже будущий президент этой страны, где я всего лишь мигрантка, иностранка. Но вы же гей. Феликс сказал нам это. Он признался, что вы с ним уже полтора года как вместе, а сейчас у вас новый любовник.

– Ваш прежний секретарь? – Миронов держал его на прицеле. – Это вы с ним приехали в гостевой дом в Солнечногорск? Оторваться на природе вдали от любопытных глаз. Секретарь тоже мертв? Ты и его убил?!

– Он жив. – Романов смотрел на них. – Он уехал к родителям. Они дипломаты в Аргентине. Проверьте – он начал работать там в нашем посольстве.

– А, значит, только простых убивал… не своего круга. Только прислугу любопытную с длинным языком типа Полозовой и уборщицы из гостевого дома – одна вас засекла, а другая сболтнула. И этих двух – Афию и Изи…

– Я должен вам объяснить одну вещь. – Романов говорил тихо, словно вынуждая их подойти вплотную к веранде. – Я никогда не думал, что это во мне есть. Никогда. Я, возможно, считал себя не тем, кто я есть на самом деле. Феликс… его обожание, его поклонение, его восторг, его ревность, его постоянное стремление все время быть со мной, возле меня… я всегда воспринимал это как данность. Я думал сначала – это особенности его натуры, странности подросткового возраста. Но он вырос, стал совершеннолетним, стал мужчиной. И он осознал природу своих чувств. И он… он был так настойчив. Что я… Я не устоял перед ним. Перед его желаниями. Там очень хрупкая грань была… в этих наших отношениях в последнее время… Она вдруг сломалась, когда он стал мужчиной. Конечно, это моя вина. Целиком моя вина. Но видно, и во мне это было всегда – эти склонности. Феликс только открыл их. А потом эта моя глупая интрижка на стороне… И он впал в отчаяние – ревновал меня, бешено ревновал. Он страдал. Я считал, что… мы с моим новым уедем на пару дней, Феликс остынет, образумится, а потом все закончится, вернется в привычное русло. Этот гостевой дом на озере… мне о нем Афия сказала, кстати… Это от нее я узнал – мол, тихое живописное место для отдыха, она хвалила Солнечногорк. У нее ведь в тех местах дача от матери еще, и она там все знала. Я не думал, что они… что эта ее вторая половинка Изи Фрияпонг станет такой шантажисткой, наглой и безжалостной. Изи позвонила мне вечером в воскресенье. Сказала, что Феликс проговорился им в клубе о нас, а она все записала на мобильный, весь его покаянный ревнивый спич… И теперь, если я и мой фонд не заплатим ей… им… у них ведь бизнес здесь какой-то африканский, и на его развитие деньги нужны, и немалые… Если я и фонд не заплатим, то все сведения о моей личной жизни она огласит прессе. Сольет в газеты и на телевидение. И понравится ли российскому народу, что его национальный герой и, возможно, будущий президент – такой вот, как я – гей? Она смеялась надо мной по телефону, эта Изи… ей было страшно весело. Она презирала меня. А я… тогда еще, в воскресенье, хотел заплатить ей… Я правда хотел ей заплатить. Откупиться. Заткнуть ей рот деньгами. И Афии тоже. Изи сказала, что она и ее подключит, что они на пару начнут меня разводить на деньги.

– Изи с этим предложением приезжала к Афие на дачу, – сказала Катя: все вдруг встало на свои места в этом деле. – Но Афия отказалась. Она отказалась вас шантажировать, слышите вы? Она прогнала Изи прочь. А вы убили ее!