Умышленное обаяние

Ее тембр показался знакомым, и мне снова свело тревогой живот. Да к черту! Я опрокинул гусеницу на лопатки, она погрузилась в запах постели, который хотелось забыть.

Моя рука гуляет по упругой горе фламандского мяса, изучая географию Фландрии. Живот – городская площадь Лувена, груди – купольные своды удвоенной воображением антверпенской биржи, ноги – реки Рюпель и Шельда, в глазах дождит Северное море. Фландрские реки обтекают меня, я вижу сочное тело библейской Вирсавии. Персиковая волглая кожа нежна, на ней красные полосы моих ногтей. Я получил все, что хотел. Теперь моя память просит того же.

– Мне нужно позвонить, – вдруг сказала она и свесилась с кровати к сумке вместе с парой объемных грудей. Я увидел на яблоке полного локтя заманчивую ямку. Лепота!

– Это ты? – спросила она телефон. – Помнишь Мальцева? Так вот. Прошло десять лет. А я не забыла.

Она отключилась и рассмеялась.

– Кто? – лениво спросил я.

– Никто. Должок забрала.

Она щелкнула сотовым телефоном и снова засмеялась.

– На память! – Ее паутинистые глаза выцелили мои и укусили. – Мне нужно идти.

Она ушла, я остался дышать ее запахом. Фрукты с кислинкой. Стали уже подгнивать? Ххха!

* * *

Я проснулся от крика. Он выбил сон ударом в солнечное сплетение, швырнув меня из темноты в темноту. Я весь в поту от безумного крика забытой, любимой, единственно любящей женщины. В тесном черном мешке невыносимой тревоги и страха, где навязчиво шуршат крыльями тысячи бабочек. Я прижал руку к груди, сердце выпало на ладонь безумным комком.

– Не надо! Не забирайте! А-а-а!

Крик нагой женщины пахнет животным ужасом и вечной печалью. Женщины давно нет, ее лицо давным-давно вырезано из памяти и стерто временем. Но сейчас я увидел ее как тогда.

Сумерки, солнце красит комнату сернистой ртутью, цветя киноварью. Красное, багровое, бурое, черное закручивается спиралью, врезаясь в балкон. На балконе женщина, вся в закатной крови. Черный силуэт в красном канте, как дешевый гроб. Ни глаз, ни лица. Но они сверлят память даже сейчас! Я слышу память и затыкаю уши. Бесполезно! Нестерпимо! Невыносимо! Безумный протяжный крик вспарывает мозг, разбивая стекло. Я с головы до ног в грязной перхоти мириадов чешуйчатых крыльев. Крылатая мерзость бьется в лицо, царапая кожу скрюченными холодными лапками. Ненавижу!

Я родился в этом городе и уехал в семнадцать лет навсегда. Отец – северянин. Тупая скотина! А матери нет. И в наследство – лишь южная ночь и джида. Зря я вернулся. Прошло столько лет. Ни к чему… Теперь меня на куски режет память.

Моя мать выбросилась с балкона, мне было десять лет. Отец избил меня тогда до полусмерти. Я уничтожил весь его дневной улов. Разбил банку с пойманными для коллекции бабочками. Выронил из рук. За это мне сломали нос, но я живу до сих пор. А мать сломала шею и умерла. Ее пришли забрать, она предпочла разбиться в лепешку. От нее на балконе остался халат, на асфальте – кровь и остатки мозга. Их присыпали песком, он промок. Я вижу это до сих пор.

Я не умер, но болен памятью, которую должен забыть. У матери была шизофрения, мне тоже может повезти. Это наследственное. Я жду ее всю жизнь. Могу ли я простить свою мать?

Саша

Я снова, снова, снова не сплю. Из ночи в ночь. Не спать, не спать, не спать – не просят, требуют часы. В них не ходят стрелки, у них электронные цифры. Но они долбят меня бесконечным боем бегущего времени. Не ждать, не ждать, не ждать – не молит, приказывает сердце. Я думаю о том, что пройдет время и пять цветов сольются в один. И это хорошо… Не просто хорошо, а отлично! Серый цвет – ни то ни се. Ни радость, ни боль. Так… пустота. Зато все путем. Вот только что мне делать с памятью?

Мне было двенадцать лет. Мы с матерью отправились на свадьбу двоюродной тетки в другой город. Полный автобус гостей. Было так весело. Все толпой в автобус, мать осталась в стороне, чтобы не толкаться. Да… Лучше бы мы уехали утром, но мать не отпустили с работы.

– Не садись со стороны проезжей части! – крикнула она мне в спину. – Там опаснее!

Мест не было, я села там.

– Я же тебе сказала, – усаживаясь, ворчала мать. – Путь неблизкий. Мало ли что.

У нее звериный нюх, мне повезло меньше.

– Тут интереснее, – отмахнулась я. – Какая разница?

– Толик, поменяемся? – попросила мать. – Вы с Машей – на наше место, мы – на ваше.

Может быть, лучше было остаться на выбранных мнойместах?

Я люблю смотреть в окно. Нужно только дождаться, когда кончатся деревья, и ты увидишь тюльпановые поля. Маленький, весенний Грас в окрестностях моего города. Утром – заморозки и роса, днем – солнечная конфорка и прожаренный воздух. Утром – застенчивая свежесть, днем – ожоговая болезнь. И ни одного человека, даже сборщиков. Красный утомляет. Тюльпаны убивают.

Мы пересели, красные поля остались с другой стороны. Я разозлилась на мать. И правильно! Надо было попробовать.