Уна

– Там больше всего заболевших… точнее, там почти не осталось здоровых. Но надо защитить остальные острова, – она стукнула кулаком по столу. – Будь проклят император! – И посмотрела на меня, но тут же отвела глаза, повернулась к Эльмару: – Отвези меня на Веретено, мне надо глянуть на этот остров.

– Я с вами! – встрепенулась я.

– Нет, Уна. Ты останешься и поможешь здесь. Ты дождешься нас, а я проеду по всем островам, расскажу про дырявые камешки, потом приеду на Скользящую Выдру. Буду помогать знахарям, а ты…

– Мама! – перебила Книта.

– Я пряха этих островов, Книта. Где же мне быть, если не там?

– Если с тобой что-нибудь случится, мы все вымрем за неделю!

– Это был бы хороший подарок императору и его сыночку, но они его не получат.

Пата и Эльмар уплыли в тот же день, а я сидела в своей комнате, перебирала четки, собранные на Веретене, гладила тулукта, который вдруг сам стал ко мне ластиться. Я думала о том, что скучаю по Птице и Ралусу, который очень-очень давно не навещал нас. Но эти мысли были будто рябь на воде, а в глубине засели слова Паты: «Я пряха этих островов, Книта. Где же мне быть, если не там?» Я надела мамино платье, которое подарила мне Книта в первый день, положила в карман передника камешек, четки и написала Кните записку, чтобы она меня не потеряла.

Я тоже пряха. Я должна быть там.

Они умирали. Те, кто посильнее и помоложе, умирали дольше. Старики – быстро и тихо. В большом доме, куда свозили больных со всех островов, главным был Рилф, знахарь с Лассы, знаменитый на все острова. Он был ненамного старше Ралуса, длинноволосый, и когда думал, накручивал на палец прядь волос. Я приехала на Скользящую Выдру с новой партией больных. Меня охотно взяли: Рилф обрадовался, что я здорова и готова помогать. Я рассказала ему о дырявых камешках, но он лишь отмахнулся и отправил меня в четвертый сектор: протирать влажной тряпкой тела шести женщин, которые лежали привязанные к кроватям, выносить горшки, давать им пить.

– Если не привязывать, они себя исцарапают, видно, кожа зудит и чешется, – сказала девушка, что помогала здесь. – Меня зовут Мьёрке. Рада, что ты приехала помогать. Кто-то из твоих заболел?

Я покачала головой.

– Зачем же ты приехала? – удивилась Мьёрке.

Я не могла объяснить. «Потому что я пряха», – звучало глупо даже в моей голове.

– Ладно, не важно. Лишние руки не помешают.

Здесь, на Скользящей Выдре, среди больных и тех, кто заботился о них, я впервые в жизни почувствовала, что нужна. Нужны мои руки, быстрые и ловкие. Нужны мои неутомимые ноги. Нужна моя голова, которая умеет подолгу не спать и оставаться ясной. Вся я нужна, какая есть. Умирая, люди цепляются за любую соломинку, они ждут помощи и не смотрят на цвет твоих волос, не спрашивают, кто твой отец, если понимают, что только ты и можешь им помочь. И я помогала, помогала, помогала дни и ночи напролет. Рилф иногда криком прогонял меня спать. Но я уже привыкла спать мало, есть редко, я видела, что каждый час моего отдыха равен часу страданий разных людей. Мне было не важно, кому именно я помогаю: молодым или старым, красивым или не очень, я лечила даже Зайру с Птички, который сорвал мой парик.

Не знаю, сколько прошло времени, все дни сливались в один бесконечный поток полотенец, смоченных в полынной воде, горшков, судорожных всхлипов, криков, горячечного бреда. Мьёрке скоро тоже заразилась и слегла. Я рассказала ей о дырявых камешках в первый же день, но она не поверила. Теперь я ухаживала и за ней. Про камешки я еще раз сказала Рилфу.

– С чего ты взяла, что они помогают?

– Я же не заразилась.

– Я тоже.

– Мне Пата сказала, – пробормотала я. Но действительно, ведь здесь работают человек десять или чуть больше, и никто, кроме меня, не носит камень за щекой.

– Пата… Да, кажется, она говорила мне что-то такое, когда мы виделись в начале лета, а я и забыл… – Рилф задумчиво потеребил мочку левого уха. – Ладно, я готов поверить во что угодно. Попробуем отыскать эти твои камешки.

Он снарядил мальчишек на берег, и скоро те принесли двенадцать дырявых серых камешков. Вместе с ними пришел Ралус. Он привез простыни, какие-то лекарственные порошки, мешок полыни. Обнял меня и спросил:

– Как ты сюда попала?

– Просто пришла помогать.

И он снова обнял меня и сказал:

– Я горжусь тобой.

Мне показалось, что сейчас с его губ сорвется слово «дочка», но он удержал его и пошел с Рилфом осматривать больных. Я кинулась следом.

– Ралус! Пата сказала, что надо обязательно держать во рту дырявый камешек, вот такой, – я показала ему свой.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся он, не глядя на меня.

Они помогали. Невзрачные камешки-бусины и впрямь помогали! Рилф клал по камешку больным под язык, и они больше не умирали! Вечером все, кто ухаживал за больными, включая меня и Ралуса, собрались под навесом на улице и шумно обсуждали открытие.

– Откуда вообще у нас эти камешки берутся? – спросил Чио, он привез сюда три дня назад своих маму и сестру и остался сам.

– Никто не знает.

– Надо отправить кого-то на дальние острова, на Элише их больше всего.