Уна & Сэлинджер

– Вот поэтому я и думаю, что он его не видел. Так или иначе, я сомневаюсь, что этот фильм мог его как-либо затронуть. Чтобы написать «Великого диктатора», я прочел его книгу «Майн кампф». Ему неведомы сомнения. Он не из тех, кто задумывается о себе, на это у него нет времени. Он объявляет войну всему миру, вот и все. Его манера скрещивать руки выдает недостаток веры в себя. Не сомневаюсь, что Геринг его «накачивает». Поэтому я поместил рядом с ним толстяка в фильме: Гитлер и Геринг – это как Лорел и Харди![85]

– Это правда, что вы родились в один день?

– Нет, я на четыре дня старше!

– Четыре дня, любопытно… Он в каком-то смысле ваш двойник. Ваш пагубный близнец. Вы, наверно, знаете, что глаза у него голубые, как у вас.

– И мы примерно одного роста.

Чаплин расхаживал взад-вперед по гостиной, преобразившись в Адольфа. Он принялся бормотать что-то, якобы по-немецки, раскатывая «р»:

– Und ich meflünzet dass ich gefünt mein Kartoffeln!

Уна и Минна чуть не поперхнулись джином. Уна восхищалась Чаплином еще с «Огней большого города», то есть с рождения. Как все дети, появившиеся на свет в двадцатых годах, она выросла на его фильмах, видела их все, в кино или на частных просмотрах у друзей. Больше всего ей нравилась «Золотая лихорадка», но любила она и «Малыша», и «Новые времена» за их социальную остроту и силу, близкие к творчеству ее отца. В сущности, Чаплин был Юджином О’Нилом, только в комическом варианте. Темы всех его фильмов были драматические: голод на Клондайке, сироты, бедность, жизнь рабочего класса, тоталитаризм. И в каждом он ухитрялся показать смешную сторону самых страшных трагедий. Уна начинала осознавать, где она находится и что происходит: нечто невероятное, никогда еще не случавшееся в ее жизни. Беседовать с человеком, чьими «красноречивыми ногами» восхищался Скотт Фицджеральд. Другом Сомерсета Моэма, Эйнштейна и Джорджа Бернарда Шоу. Стоит еще учесть, что вот уже лет двадцать продавались куклы, изображавшие Чаплина, и что он возглавляет «Юнайтед артистс» (одну из крупнейших кинокомпаний, основанную им в 1919 году с Дугласом Фэрбенксом, Мэри Пикфорд и Д. У. Гриффитом). В 1942 году встретиться с Чаплином было все равно что сегодня – с кем-то одновременно столь же популярным, как Рианна, и влиятельным в Голливуде, как Стивен Спилберг. И, невзирая на «чаплиноманию», предметом которой он был во всем мире уже три десятилетия, голубые глаза Чарли оставались ясными, живыми, внимательными и ласковыми. Он ничего не просчитывал, был простым и непосредственным. Неужели со столь великим творцом можно так непринужденно общаться? Или это обычный трюк старого лицедея-бабника, строящего из себя святую простоту? Сама того не подозревая, Минна Уоллис дала ответ на вопросы Уны:

– Чарли, я впервые вижу вас таким. Вы просто сияете.

– Я догадываюсь, что вы хотите знать. Кто тому причиной – вы или Уна. Ну нет, я не попадусь в вашу грубую ловушку и не скажу, что это Уна.

Чаплин не сводил с нее глаз; Уна озаряла гостиную лучше любого светильника. Она была, как и он, миниатюрна, он прекрасно видел, что тело у нее далеко не как у фотомодели (в ту пору говорили «cover girl» или «pin-up»), но Чарли, как всех кинорежиссеров, интересовали только лица. Тела-то не видно на экране, по крайней мере, так было в 1942 году. А вот лицо… это средоточие света.

После обеда у Минны Уоллис Уна без предварительной договоренности приехала на студию Чаплина, чтобы снова увидеться с ним. Сначала ее попросту выпроводили, как какую-нибудь поклонницу. Чарли опасался нового скандала. Однако Минна донимала Чаплина, пока он не согласился предложить ей контракт на будущий фильм. Чаплин пригласил Уну на уроки актерского мастерства в свой дом на Саммит-драйв. Уна сразу подружилась с сыновьями Чарли, ее ровесниками (Чарльзом-младшим и Сиднеем). Но глаз она не сводила с их отца…