Ундина особых кровей

Пока я дошла до Слезных трущоб, начался снег. С неестественно темного для этого времени суток неба падали мелкие снежинки, обещающие обернуться настоящей метелью. Но это не мешало обитателям трущоб вести излюбленный образ жизни: кто-то с элем наперевес стены хибар подпирал, кто-то прямо у мусорных баков спал, а из дома семьи Рива доносились полные страдания вопли – никак теща у них до сих пор гостила.

Идя сюда, я боялась, что папы не окажется дома. Но еще больше боялась, что застану его неадекватным и спящим в обнимку с пустой бутылкой. В последнюю нашу встречу я радовалась, что он взялся за ум, прекратил пить и вернулся работать в каменоломню. Но кто знает, что могло произойти за то время, пока мы не виделись…

– Фрида? – удивленно спросил прилично выглядящий открывший мне дверь мужчина. А затем повторил уже радостно: – Фрида!

Поднебесные, а ведь он и впрямь изменился… Похорошел, как будто даже помолодел!

– Папа? – не менее удивленно выдохнула я и, всмотревшись в знакомое, но ставшее словно бы новым лицо, так же радостно воскликнула: – Папа!

Поддавшись душевному порыву, крепко его обняла, и он тоже меня обнял – как-то по-родному, по-особенному тепло. А когда я вошла в дом, меня ждало еще одно приятное открытие: он тоже изменился к лучшему. Полы блистали чистотой, дверца на старом комоде больше не отваливалась, на полке появилась симпатичная ваза. На полу в гостиной обнаружился не самый новый, но вполне добротный ковер, рядом с которым виднелась латка – и прогнивший пол был заделан!

Хотя, пожалуй, пирог на кухне удивил меня еще больше. Да-да, самый настоящий пирог – с аппетитной сеточкой теста сверху и ягодной начинкой.

– Откуда? – изумленно спросила я, взяв симпатичную, стоящую на столе чашечку.

– Да вот… – неловко улыбнувшись, папа взъерошил волосы. – В Троуэне работаю, ты же знаешь. Оклад повысили…

Я едва ли верила собственным глазам. Все признаки – особенно пирог! – говорили о том, что основная причина таких поразительных изменений кроется вовсе не в окладе, а в некоей чудесной женщине. Определенно чудесной, раз происходит такое!

Угощаясь ароматным отваром на скромной кухоньке, я чувствовала себя одновременно и дома, и в гостях. Все-таки он очень изменился, наш дом, и дело было не столько в изменениях внешних, сколько в самой атмосфере. Казалось, это старое, видавшее виды строение сбросило с себя серый налет и сумело наконец задышать. А вдохнул в него жизнь не кто иной, как мой отец, вставший на правильный путь.

– Что? – спросил папочка, поймав мой пристальный взгляд.

Я улыбнулась:

– Прости. Просто смотрю на тебя и не узнаю…

– Не, дочь, ты не думай, – напустив суровый вид, он приосанился. – Я каким был, таким и остался. Только с выпивкой завязал – душой своей пропащей клянусь, ни капли больше в рот не беру!

– Ничего она не пропащая, – возразила я, чувствуя за него несказанную гордость. – Ты у меня молодец. Самый настоящий молодец, вот!

Отец сегодня шел в ночную смену, так что целый день мы провели вместе. Сколько я себя помнила, это был самый продолжительный отрезок времени, когда мы неразлучно находились вдвоем. Действительно вдвоем, а не я – в своей комнате, а папа – на полу в своей.

На ужин я приготовила купленную синеводку, потушила овощи, и мы снова сидели за столом вместе. Тогда я и затронула тему, к которой не знала, как подступиться последние несколько часов. Мне не хотелось напоминать папе об Аэлине и тем более рассказывать, что я с ней виделась, но все же этот момент требовалось прояснить до конца. Вот и спросила – осторожно, тщательно подбирая слова, чувствует ли он до сих пор действие приворота. При этом упомянула, что если да, то можно заказать из столицы специальное зелье, деньги на которое я обязательно помогу собрать.

Вообще-то меня мучила совесть из-за того, что купленное зелье я совершенно бездарно потратила на лорда Рея, который, как оказалось, в нем не нуждался. А о родном отце в то время думала в последнюю очередь…

– Нет, Фрида, – выслушав, серьезно произнес он. – Никакое зелье мне не нужно. Вся дурь приворотная, она вот здесь, понимаешь? – Папа положил руку на сердце, а через миг постучал пальцем по виску: – И вот здесь. Если сам с ней не захочешь справиться и дурь эту не преодолеешь, ничто не поможет.

Взвесив сказанное и внимательно посмотрев ему в глаза, спорить я не стала.

– Но если что, ты все-таки дай знать, – попросила на всякий случай и с улыбкой добавила: – Деньги соберем, мне ведь тоже что ни неделя, то оклад повышают…

– Тревожно мне, – неожиданно проронил отец, поглядев в окно, за которым совсем стемнело. – Опасно сейчас в Сумеречье. Всегда неспокойно было, но сейчас вообще ши знает что творится! А ты на своей службе в самом эпицентре находишься.

Я вздрогнула: знал бы ты, папочка, насколько…

Вновь на меня посмотрев, он передернул плечами и нахмурился:

– Не, Фридка, ты меня не слушай. Продолжай служить! Чтобы самых высоких чинов достигла и никогда не смела отступать! Слышишь, дочь? За мной всякие грехи водятся, но трусом никогда не был. И ты не будь!