Унесенная ветром

Басаргин вывел свою цепь из кустов. Семеро мертвых чеченцев лежали в нескольких шагах от ручья, будто смерть настигла их во время водопоя. Раненая лошадь перегородила своим телом бегущий поток. Она задирала голову и била копытами. У ее брюха собрался розовый бурун. Лошадь смотрела на бьющуюся об нее быструю воду, и ей, видимо, казалось, что боль и ужас несет ей именно эта сверкающая на солнце вода.

* * * * *

— А ты разве не хочешь по-настоящему влюбиться? — спросил Митроха.

Вопрос прозвучал несерьезно — вроде как малыши в детском садике разговаривают, глядя на сверстниц, которые возятся в песочнице.

Леша Мухин взглянул на товарища. Нет, Митроха был серьезен, как никогда. Митроха был болен любовной болезнью и как настоящий больной изводил товарища жалобами и нытьем.

Обычной темой было: «как ты думаешь — любит Она меня или нет?!» Если собеседник из сочувствия заверял друга, что «Она» его любит, то Митроха еще больше мрачнел и предлагал для обсуждения факты, которые на его взгляд могли свидетельствовать об обратном.

Например:

A) Митроха позвонил Ей, и Она сказала, что вечером занята.

В этом случае нытье крутилось вокруг темы: Она правду говорит, что занята, или Она просто не любит Митроху и не хочет с ним общаться?

Б) Митроха видел, как Она разговаривала с парнем с другого факультета.

В этом случае нытье звучало так: Она просто болтала с ничего не значащим парнем, или Она не любит Митроху и вертит попкой перед всеми симпатичными пацанами?

B) Она ходила на «бесник» к Алле Тихомировой, а Митроху туда не позвали.

И снова нытье, и снова:

— Она меня не любит…. Она плохая, но я без нее не могу…

А у Мухи были свои заморочки, о которых хорошо было известно его старому товарищу.

Муха искал идеал. А тогдашний идеал Мухина был сформирован под влиянием западного киноискусства, а точнее, таких картин, как «Основной инстинкт» и «Бонни и Клайд». В обеих картинах Муху завораживало гремучее сочетание сексуальности Шерон Стоун и Фэй Данауэй со смертельной опасностью, которую представляли для окружающих их героини. Одна с ножиком для колки льда, другая с автоматом Томпсона.

Мэрилин Монро по параметрам и цвету волос подходила под мухинский идеал, но проигрывала Шерон и Фэй именно отсутствием той самой брутальности. Монро Мухина не устраивала.

А с Шерон Стоун у Мухина была целая коллекция фоток, надыбанных из разных журналов про кино. Имелся и заветный номер «Плейбоя», презентованный ему толстым Пашкой, — тот самый номер, где Шерон снялась без ничего сразу после выхода фильма «Вспомнить все».

Журнал был затаскан Мухой до непотребного состояния и украшен парой подозрительных пятен на тех самых неприличных фотографиях.

— Вот она, — тыкал в фото сигаретой Муха и качал головой. — Идеал! Женщина, она ведь должна быть такой, чтобы одна на всю жизнь. Чтобы как увидел раз, так и на других не хотелось уже смотреть! Чтобы они для тебя уже и не существовали…

— Ага! — качал головой Митроха, разглядывая снимки. — Ты чего, спишь с этим журналом, что ли?! Кончай себя, Леха, накручивать! Любить надо реальных женщин, а не фотки с актрисами. Это бумага глянцевая просто — чего на нее смотреть! Твоя Шерон сейчас в своем Лос-Анджелесе или где-нибудь еще сидит безо всякого ножичка для льда и горюет из-за того, что после «Инстинкта» ролей ей никто приличных не предлагает, а все фильмы проваливаются. А ты тут слюни пускаешь!

Муха обижался за любимую актрису и журнал забирал. Но поскольку любовь была больной темой для обоих, приятели снова и снова возвращались к ней при каждой встрече.

— Слышь, идеалист, — допытывался Митроха, — а ты хоть раз-то с живой девчонкой пробовал, а не с картинкой?

— Муха отмалчивался, но Митроха и так знал, что остается его друг неисправимым девственником. Случись у Мухина любовное приключение, не стал бы он утаивать такую информацию от друга. Поделился бы непременно!

— То-то и оно! — заключал торжествующе Митроха. — Потому и живешь ты нелепыми фантазиями! Так и будешь искать идеал всю жизнь, да над журналом дрочить! Если уж переживать, то из-за настоящей женщины — хотя бы соседки по площадке! Посмотри вокруг, сколько их ходит в ожидании, а ты в фото уткнулся.

— А сам-то?! — защищался Муха. — Кто бы, блин, говорил! Ты сам на кого жизнь тратишь?!

— Тебе этого не понять, потому что ты не любил никогда по-настоящему и не полюбишь, как видно! — сразу начинал кипятиться Митроха. — Здесь настоящая страсть к реальному, заметь, человеку, а не персонажам не первой свежести триллеров! Ольга, конечно, надо мной иногда издевается, но это, пойми — своеобразное проявление любви. Так это надо рассматривать…

— Очень своеобразное! — поддакивал, ухмыляясь Муха. — У маркиза де Сада что-то подобное описано!

— Нет, это же просто объясняется! Ей перебеситься надо, прежде чем решиться на что-то серьезное! У нас ведь век эмансипации. Женщины теперь не то, что в прежние времена, — самостоятельные. Оля, понимаешь, еще, может, и не определилась окончательно — ищет, сравнивает. Но уже понимает, что я для нее единственный вариант!